см. также путевые стихи >>
-
17 -
ЦЕНТРЫ
Где красный халат перемешан с пикейным жилетом, где бродят надменные дэнди, где бредит тюрбан трескотней - посредине бульварчика Магомет-Али коричневеет коробка из камня, открывшись с одной стороны библиотекой с публичной хедивской читальней; в книгохранилище шестьдесят тысяч книг, из которых одна половина - арабские манускрипты; есть ценные списки корана; студенты, воняющие одеколоном и луком, влетают в открытую дверь; и потом вылетают обратно.
Другой стороной открывается камень коробки арабским музеем, где гранная бронза пестреет хвостами павлинов и странными вазами: полными формами выперта пышно; надгробные, передробленные, ассуанские камни; и ярко кричат инкрустацией мраморы; быстрою искрою жгут мозаичные плиты; эмирская люстра яснеет, тяжелою медью; блистают: подсвечники, люстры и лампы, и кубики, и чашки, и яшмы, и - что там еще? Через зал деревянных изделий проходишь средь чаш инкрустаций; и точит узоры слоновая кость; табуреты, резные пюпитры, с которых читают коран; переходишь через зал деревянных дверей, металлических (бронзовых, медных, железных, чугунных), которые украшали мечети, в уютную комнату, полную крепкой керамикой; зала сирийских фаянсов; вон там отливается в фиолетовые фаянсы фантазия Персии; ткани всех качеств, мастей и отливов; ковровые волны и пятна платков.
Так бы я передал впечатление Музея: быть может, напутал я в частностях? Как бы то ни было, но пестрота предо мною жила...
***
И - выходишь: тяжелое здание вот отступило от улицы, кроя кокетливо там завитушками зелени стены; кирпичного цвета оно; под приподнятой башней из камня изваяны львы, а в оконных простеночках - неуловимые кариатиды окаменели, серея, прижавши к бокам мускулистые руки; они - египтяне; они - стилизованы; к лбам привалился карниз; вероятно, тяжелое здание - дом фабриканта: английского, или... сирийского, анатолийского, может быть, малоазиатского - кто его знает! Коль здесь англичанин, то дом - фешенебельный дэнди, коль это сириец, - дом - "шик"!
Посеревшее чудище лепится рядом с кирпичным: все шесть этажей с жалюзи.
А в углу перекрестка, запертого зданьями, ярко присела мечеть, приподняв минаретик к четвертому этажу: к жалюзи; то - обломок прошедшего; сплющилась сбоку коробками: фыркают " шики", косясь на нее, ожидая когда наезжающий лорд из Шотландии вместо мечети посадит коттедж, чтобы снежные дэнди и нежные лэди, и белые бэби в летающих локонах на перелетной коляске к нему подъезжали, смеясь.
Одногорбый верблюд, под копною травы приподняв лебединую шею, зашлепал по уличке: белый и стройный; ревет под окном; на горбе раскричался хитонник; тюрбанные слуги кирпичного дома хохочут над ним под воротами; там, за воротами - садик: цейлонские стволики корни простерли в малакские травы; искусственно кто-то развел это все; и - усыпал дорожки песочком, к которому выползли ящеры: греться.
***
Компания скромнейших фесочек мчит за собою в кафе баклажанного цвета халат; а халат упирается:
- "Хаха!"
- "А!"
- "Хаха!"
И - спорит; вовсе раздетая хаха на тощие ребра напялила там... (вы представьте себе!)... пиджачек; и гуляет в тюрбане; сиреневый смокинг проходит с яичным, напяливши чистую феску с обгрызанным хвостиком; это студенты, свиставшие Рузвельту в прошлом году: недостаточно он либерален! То - "шики" Каира: "ошикали"... Рузвельта; и - пробегают в читальню; проходят: Мирджаны, Марджаны, Мурджаны, Идрисы, Халали, Рекасы, Фераджи, Мурзали, сиреневый смокинг, быть может, Рекас-ель-Эдин, или даже - ель-Нил, а яичный - Гуссейн-Магомет-Нур-Абдин, или Ахмет-ель-Динкани, быть может, Бекат-ель-Бергут; осыпают себя неприятными криками.
- "Хвейс!"
Те - без звания (просто "Мурзали"), а эти - "эффенди": Али-Магомет ель-Араби эффенди, наверное - копт; и - католик ("Базили!"); халат баклажанного цвета, - конечно, Ага-Мустафа, или - турок (что - то же!); а тот, пробегающий с банкой оливок, в кукурузных штанишках и с огненным галстуком - грек: Ассинаки, который когда-нибудь будет "пашей" в Малой Азии и перережет армян: Ассинаки-Эмин-Сириаки-Паша; если же он поселится в Париже, то, может быть, так, как сородич его, Попандопуло, станет еще декаденским поэтом; быть может, в Одессе еще расторгуется грецкими губками; выстроит виллы на Малом Фонтане; и летами и с целым семейством он будет живать в Митилэнах; пока - он в Каире.
***
Гляжу на туристов: старательно делают вид, что они - старожилы страны, щеголяя в желтеющих шлемах с вуалью, а "хаха" Марджан их усадит на ослика: будет гонять по Каиру на радость Рекасам, Идрисам и прочим бездельникам:
- "Хвейс!"
- "Уляля!"
- "А!"
- "Бакшиш!"
Полетят бакшиши!
Джентельмены попрячутся за спины злых полицейских, которые будут дубасить руками по спинам Рекасов; Рекасы, спокойно избитые, знают, что те джентельмены у них, у Рекасов, в руках; полицейский, прибив, отвернется; Рекасы опять нападут; это все лишь комедия; завтра Мурджан-полицейский, надевши абассию, сам превратится в Рекаса; Рекас же, надевши мундирчик, поднимет торжественно белую палочку.
Все - здесь двусмысленно!
Это - Каир...
***
Иногда улыбнется пленительно он; златокарими зорями ползает в воздухе, переполняя свечением пролеты проспектов; и - нильской струею блеснет; и - пройдется отряд музыкантов, вопя ослепительной медью разинутых труб; и феллахи бегут по бокам; бирюзового цвета карета поедет в кайме золотых гайдуков, у которых развеяно белое что-то... То - свадьба.
Боголюбы 911 года