см. также путевые стихи >>
-
4 -
ДО КАИРА
Дома пролетели; песчаные тусклости там заливало пятно белых вод: Мензалех: порт-саидское озеро; издали виделись птицы; и то - пеликаны.
Уже - Кантара: побережная станция; рослые негры в длиннейших верблюжьего цвета пальто, с перетянутой талией в фесках бежали по станции с ружьями: это солдаты-суданцы, наверное жители вади: из вади Хальфы, из вади Шелляль, иль из вади Дебол они взяты; быть может, они поселение Дар-фура, болтающие на языке своем, нубо: в их речи нет боя гортанных; и пела их кучка под окнами поезда "инго-ан-анго" какими-то мягкими звуками в нос; их отцы собирались под знамя Магди.
Я читал, что нубийские негры - стремительно вспыльчивы, злы.
Поезд - тронулся; узкая лента в песках протянулась далеко отливами жести: Суэцкий канал!
- "Такой узкий?"
Здесь тракт караванов к Египту из Сирии: некогда ворвались здесь арабы в Египет; Аравия - там: за полоской она; эти же дюны протянуты вниз до предгорий Габеша; по этому тракту когда-то от озера Манзалех, бросил войско свое Бонапарт, угрожая всей Сирии.
Вдруг обнаглев, зашипел желтолет из песков, обуряя ландшафты; арабы, вскочив, побросались к разинутым окнам; и щелканье всюду послышалось; быстро зигзаги песка нагрязнили на стеклах; к стеклу прикоснулся: оно горячо.
В запустеньях Суэцкий канал прояснился расплавленной лентой жести; и - линией телеграфных столбов сиротел; лиловатым миражем играли рефлексы; над серым холмом белосерый верблюд промаячил отчетливо зеленоватым верблюдом; седой бедуин в полосатом плаще (рыжебелом), подняв к глазам руку, из фиолетовой дымки глядел на наш поезд.
Упало окно; обнаглев желтолетом, песок заплевался в диваны, в одежды и в лица, щеголеватый сириец в сиреневом смокинге предупредительно бросился перед Асей: закрыть его; желтый язык из окна облизнул его пылью; он стал обтираться, открыв несессер, омочил себе пальцы душистой водой; достал портсигар:
- "Сигаретку?"
- "Спасибо!"
- "Она - порт-саидская; лучшие сигареты... Без опиума: а в египетских - опиум".
- "Те прославлены?"
- "Да, но в Египте стремятся курить эти вот: их в Каире уже не найдете!"
- "Высокие пошлины".
Наш собеседник - крещеный; он, - кажется, фабрикант папирос; он болтает: Каир, по его уверению есть файф-о-клок, а Египет - partie de plaisir; он - Европа Европы; каирцам - все ведомо.
- "Что там Москва?"
- "Да, у вас есть Толстой: ваш философ; читал я его."
- "Никогда бы не стал я писателем".
- "Знаете, я был чиновником; я разъезжал по стране; в одном городе нашем глухом, где едва ли не все умирают от скорпионов (зеленый там есть скорпион), скорпионы чуть-чуть что не съели меня..."
- "?"
- "Их такое там множество: ножки постелей в отелях поставлены в толстые склянки, куда наливают кислоты; а то скорпион забирается в постель; мне пришлось ночевать: я пугался, увидев зеленого скорпиона; и сел я с ногами на стул; так всю ночь просидел".
- "Да, Россия - большая страна; никогда бы туда не поехал; ну что там?"
- "В Каире - балы, туалеты!"
Сириец - совсем надоел.
И сирийцы, и греки - цвет местного общества; а египтяне - лишь пыль: намекает на прошлое наглый феллах своим контуром: плеч (широчайших!) и узкою талией; те же все плоские бедра, которые смотрят на вас с барельефов; и тот же все лоб; наблюдаю феллаха в окне: тонкий, стройный, высокий, угрюмый; какой величавый красавец!
- "Интересуетесь местными нравами", - вновь пристает к нам сириец... - "феллахи!"
"А что?"
"Да они просто пыль: здесь цвет общества - пришлые, мы, анатолийцы, сирийцы и турки; пожалуй, что греки; и европейцы, конечно... феллахи же - фи!"
"Да, да, да: вы и я - христиане; мы - братья; о, право же: далеко не все наши, арабы, погрязли в невежестве; мы насаждаем культуру, как можем... Увидите вот".
"Вы, конечно, заедете скоро ко мне: я у вас побываю, конечно, мы будем видаться".
Надеюсь, что - нет!
Измалия: станция; поезд остановил канал, пересекши пустынный рукав.
Всюду зелень стеблем и листом испышнилась под солнце из черной земли; это - действие ила разлива; какие-то красноногие ласточки с серой головкой - не наши!
Уже Загазиг: это - город (торговый); несемся средь лепки каких-то гноящихся грязью домишек, торчащих из сора и сена базаров, несемся среди закоулков, увешанных синим и черным тряпьем, среди которых толпа сине-черных феллахов ломает о поезд свои истеричные жесты; на корточках греются около хижин; то - комья просохшего ила; и хижины праздно глазеют на нас прозиявшими дырами маленьких окон; чернея хитонами, в черных вуалях, спадающих с носа на нижние части смеющихся лиц; как монашки, скромнеют в толпе феллахини: насмешливо бросила черные взоры одна округленным, безротым, но будто смеющимся личиком, полуоткрытым: двуглазка какая-то, - черная ласточка?
- "Многие феллахини уже пооткрыли лицо; независимее они, надо правду сказать, наших косных сириек".
- "Ах, Сирия, Сирия!"
***
Издали вновь показались пустейшие бельма пустыни грядою холмов моккатамских; на склоне холмов зачернели квадраты каирских домов.
"Пирамида", - сказал мне сириец; но - пыль проглотила ее.
"Пирамида".
"Где?"
"Там!"
В желтобуром от пыли пространстве чернели теперь треугольники.
- "Много их тут".
Треугольники спрятались; поезд понесся в протертых постройках, протертых песками, пылающих пеклом; и справа и слева торчали тончайшие палочки, палицы, пальца, дубины: тела минаретов.
- "Смотри", - усмехнулась Ася, - "какие пошли каланчи!"
Вот плеснули в окно балахонные волны феллахов; резнули несносные крики; непереносные запахи ели - нам ноздри; порхали халаты:
- "Каир!"
Каир 911 года