см. также путевые стихи >>
-
7 -
***
Заходим в отель: отобедать; и после катаемся в улицах европейского города; с шумной Nuber-Pacha к Kasr-el-Nil мимо сада Эсбекиэ, Chareh-Boulag и Chareh-Soliman-Pacha.
Мимо летит многоцветие вывесок на английском, французском, турецком, арабском и итальянском наречии; пестрядь афиш, объявлений по-гречески, даже по-русски; из агенства пароходных компаний за стеклами всюду павлиньи хвосты объявлений, реклам, указателей, расписаний: тогда-то идет стамер № такой пароходной компании - в Индию; брызжут из лавок каскады вуалей и шарфов; глядит из зеркальных витрин рой курильниц над блесками "Style oriental", уже виденной где-то, когда-то.
***
Заходим по адресу в агенство; и подаем туда письма: - о счастье, - любезно дают адрес комнаты - рядом почти с Kasr-el-Nil. Мы - спешим; мы - звонимся: прелестная комнатка, чистая; и - со столом; молодая австрийка (потом оказалась турчанкой она) madame Peche, улыбается нам: переедем - сюда.
***
Теперь ищем мы выхода к Нилу у здания каср-ель-нильских казарм; из-за желтой стены вытекает вода, заигравши медлительной музыкой (слушаем речи мелодий); из окон просунуты головы праздных солдат; огибаем казармы; и - Нил. Белогубым острым парусом в желтой струе закачалась фелюга; она полосатится складками островерхого паруса, прикрепленного косо к шесту опускаемой реи; а рея привязана к мачте: взлетит параллельно к воде, упадет; и - опустится парус над старою, черной кормой; полетит на струе, нагоняя другую фелюгу, которая... зыбится: голубокрылою птицею; возится резвая стая, за резвою стаей, расправивши в ветре свои полосатые острые крылья; чернеет немой силуэт, точно послушник, в нос опираясь босою ногой; шест качнется: парус - опал, точно прыткое заячье ухо.
Вступаем на мост; он дрожит, громыхая людьми, фаэтонами, трамом, верблюдами, роем изящных колясок: то мост Каср-ель-Нил; позастыли чугунные львы, видим роскоши зелени той стороны; видим - пальмы из неба; туда опускается солнышко за Гезирэ-Булак: остров парков, полян и роз, и веселий.
У моста шумит "скэтинг-ринг" на колесиках; пышно над нами закрутела веранда: над Нилом под пальмами; всходим: садимся за столик, склоняясь в раздолие вод над вечерним Каиром.
Фелюга - качается; лодырь, совсем темносиний, стоит на корме, обратившись в сторону Мекки: моторная лодка раздергала золото-карий светени вод, точно тени, или бабочки; вдаль полетели фелюги легчайшим биением бело-голубых парусов; раскаленные желтые здания бросили в солнце стекольные окна: блистают стекольные сотни гнездилищ: казарма - сплошной многоглазник: "Семирамис" - злотоглазое чудище - тоже: пылает: стекольными сотнями; а прожелтни выступов Моккатамского вала с пустыни привстали арабским Каиром; глядят через крыши домов европейских кварталов - в пустыню, на бред пирамид (нам же видных за пальмами); скалится старой зубчатой стеной Цитадель, просквозивши из дали, как черное кружево на желтеющей шее испанки - узориками минаретов, затыкавших пальцами в небо из кружева оглавлений: или - множество пик ощетинилось там? Желтовата, как грунт, Цитадель; и она - начертание легонькой трости в песке; и - подует, и - все ожелтеет; и все очертания взвеятся от Моккатамского вала простым замутнением; в крепнущих сумерках быстро крепчают цвета: засерела она, затемнела она, и прочернела; и выступил в грунте узор минаретов, зубчатостей, башен, и кажется: вот черноватая тень упадает на холм; а таинственный город, "Кахера", летит - над Каиром.
Налево: пространства косматой кудрявицы: зелени (много оттенков) льются как легкие ливни янтариков, бледных бирюз в хризолитах; под ними - кровавый карминник клокочущих кактусов; изгородь шипами бьется о камни веранды; и путами ярких кустов надувается в небо косматица цепких заборов спортивного клуба; и башенки малых коттеджей, и розы веранд отступили туда, в непролазные чащи деревьев; сады - Ботанический, Зоологический: много садов.
И Каир, и Булак - перед нами: закат - начинается; золотом карим ноет, точно бархатный альт.
Неописуемы зори Египта; мы часто на них любовались потом! Солнце кругом сперва изнеможет, покрыв его матовым золотом; мертвенно-белый покатится круг, как погашенный к утру фонарь; крепко пеплы пройдутся по мертвому тиглу потухшего круга, и вот этот круг - грустный труп: заедает ливийская пыль.
Тысячелетним папирусом ссохнется сочное солнце; какие-то золы бесшумно, безумно засеются; сыплятся, валятся, рушатся, все погребая; и все - промутнение из мира упавшей золы, где и скудно, и трупно, и душно; бесшумно проносятся в небо клочкастые пальмы, утратив стволы: где-то в воздухе; лица, зеленые, выступят в тускло-зеленое небо над ними: испугами.
И пронесутся испуги от края до края; заплачет неведомый кто-то, которого слышите вы осенями на русском болоте; не птица ли?
Грусть!
Эту грусть ощутили впервые, когда угасали следы уходившего солнца - высоко над космами пальм горизонта; лилось тяжелейшее золото в карие сумерки; медленно, густо протлели какие-то золотокарие земли - над землями: в воздухе; густо затеплился взвеянный в небо песок: землянистый закат осветил карим золотом дымы и гари, разлапости пальм и тончайшую струнку ствола; и туда, в эту промуть, тянулись феллахи, поставив на плечи надутое дно пропеченных жарой кувшинов; за кормой, где склонился весь кубовый лодырь, золотокарие полосы тяжеловесно качаются: знаками, змеями, строя угластые петли на черной поверхности вод; огоньки, огонечки, как иглы, вонзились в бур сумерек: странен и страшен Каир!
Боголюбы 911 года