GEOpoesia.ru

сайт  геопоэзии




Батюшков в Англии



  см. также путевые стихи >>  


Геопоэзия  :  Батюшков в Англии



- 1 -


19-го июня 1814 г. Готенбург


Исполняю мое обещание, любезный друг, и пишу к тебе из Готенбурга. После благополучнаго плавания прибыл я вчерашний день на пакетботе Альбионе здоров и весел, но в большой усталости от морскаго утомительнаго переезда. Усталость не помешает разсказывать мои похождения. Садись и слушай!


Оставя тебя посреди вихря лондонскаго, я сел с великим Рафаэлем в фиакр и в безпокойстве доехал до почтоваго двора, боясь, чтобы карета под надписью "в Гаричь" не ускакала без меня в урочное время. К счастию, она была еще на дворе, и около нея рой почтовых служителей, ожидающих почтенных путешественников. Дверцы отворены: я пожал руку у твоего Италиянца, громкаго именем, но смиреннаго званием, и со всей возможной важностию занял первое место, ибо я первый вошел в карету. Другие спутники мои, заплатившие за проезд дешевле, уселись на крышке, на козлах, распустили огромные зонтики и начали, по обыкновению всех земель, бранить кучера, который медлил ударить бичем и спокойно допивал кружку пива, разговаривая со служанкою трактира. Между тем как с кровли каретной сыпались годдемы на кучера, дверцы отворились: двое мужчин сели возле меня, и колымага тронулась. К счастию, то были Немцы из Гамбурга, люди приветливые и добрые. Мы не успели выехать из предместий Лондона, карета остановилась, и в нее вошел новый спутник. Впоследствии я узнал, что товарищ наш был родом Швед, а промыслом - глупец, но оригинал удивительный, о котором я, в качестве историка, буду говорить в надлежащее время. Теперь я на большой дороге, прощаюсь с Лондоном, котораго, может быть, не увижу в другой раз. Карета летит по гладкой дороге, между великолепных лип и дубов; Лондон изчезает в туманах. В Колчестр, знаменитый устрицами, прибыли мы в глухую полночь, а в Гаричь - на разсвете. В гостиннице толстаго Буля ожидал нас завтрак. Товарищи мои - Швед, два Гамбургца, несколько Англичан и Шотландцев, все в глубоком молчании и с важжностию чудесною пили чай и поглядывали на море, в ожидании попутнаго ветра. Таможенные приставы ожидали нас. Оконча все дела с ними, честная компания возвратилась к Булю. В большой зале ожидали нас новые товарищи, которые, узнав что я - Русский, дружелюбно жали мою руку и предложили пить за здравие императора. Портвейн и херес переходили из рук в руки, и под вечер я был красен, как майский день, но все в глубоком молчании. Товарищи мои пили с такою важностию, о которой мы, жители матерой земли, не имеем понятия. Нас было более двенадцати, со всех четырех концев света, и все, казалось мне, люди хорошо воспитанные, все, кроме Шведа. Он час от часу более отличался, желая играть роль жентельмана и коверкая английский язык немилосердым образом. Англичане улыбались, пожимали плечами и пили за его здоровье. Ветер был противный, и мы остались ночевать в Гариче. На другой день по утру, Шотландец, товарищ мой из Лондона, высокий и статный молодой человек, вошел в мою спальню и ласковым образом на каком-то языке (который Англичане называют французским) предложил мне идти в церковь. День был воскресный, и народ толпился на паперти. Двери храма отворились: мы вошли с толпою.


Простота служения, умиление, с которым все молились в молчании, изредка прерываемом или протяжным пением, или важными звуками органа, сделали в душе моей впечатление глубокое и сладостное. Спокойныя ангельския лица женщин, белыя одежды их, локоны, распущенные в милой небрежности, рой прелестных детей, соединяющих юные гласа свои с дрожащим голосом старцев, древних мореходцев, поседевших на бурной стихии, окружающей Гаричь, - все вместе образовало картину великолепную, и никогда религия и священные обряды ея не казались мне столь пленительными! Самая церковь на берегу моря, в пристани, откуда столько путешественников пускаются в края отдаленные мира и имеют нужду в Промысле Небесном, сей храм с готическою кровлею, с гербами, с простою каеедрою, на которой почтенный старец изъясняет простыми славами глубокий смысл Евангелия, сей самый храм имеет нечто особенное, нечто пленительное. Около двух часов я просидел с моим Шотландцем; он молился с большим усердием, скажу более - с набожностию. Примеру его следовали все молодые люди и граждане мирные, и воины. Так, милый друг, земля, в которой все процветает, земля, так-сказать, заваленная богатствами всего мира, иначе не может поддержать себя, как совершенным почитанием нравов, законов гражданских и божественных. На них-то основана свобода и благоденствие новаго Кареагена, сего чудеснаго острова, где роскошь и простота, власть короля и гражданина в вечной борьбе и потому в совершенном равновесии. Это смешение простоты и роскоши меня поразило всего более в отечестве Елисаветы и Адиссона. В сей день, незабвенный для моего сердца, один из путешественников, узнав что я - Русский, пригласил меня прогуливаться. Мы бродили по берегу морскому посреди благовонных пажитей и лесов, осеняющих окрестности Гарича. Толпы счастливых поселян в праздничных платьях прогуливались вдоль по дороге или отдыхали на траве. Сквозь густую зелень орешника и древних вязов выглядывали миловидныя хижины приморских жителей, и солнце вечернее освещало картину великолепную. Меня все занимало, все пленяло. Я пожирал глазами Англию и желал запечатлеть в памяти все предметы, меня окружающие. Сидя на камне с добрым Англичанином - такия открытыя и добрыя физиономии редко встречаются, - сидя с ним в дружественной беседе, мы забыли, что время летело, и солнце садилось. Он прощался на долго с милым отечеством и говорил о нем с восхищением, с радостными слезами. "Как не любить такую землю", повторял он, указывая на пленительныя окрестности; - "здесь я покидаю жену, детей, родственников, друзей и свободу". Британец пожал крепко мою руку, и мы возвратились в гостинницу.


Слуга извещает нас, что попутный ветер позволяет, судам выходить из гавани. Я затрепетал от радости. Прощаюсь с товарищами, расплачиваюсь с услужливым хозяином, сажусь в лодку и с нея на желанный пакетбот Альбион, к капитану Маию. Со мною два пассажира: проказник Швед и какой-то богатый Еврей из Лондона, великий щеголь и краснобай. Море заструилось; выходим из порта. Но ветер долго принуждает нас плавать около берегов графства Суффолк, котораго маяков мы не теряем из виду во всю ночь. Признаюсь тебе, положение мое было не завидно: жить несколько дней с незнакомыми лицами, иметь в виду морскую болезнь... Что делать! Надобно покориться судьбе. Я сел на палубу и любовался среброчешуйчатым морем, которое едва колебалось и отражало то маяки, то лучи месяца, восходящаго из-за берегов Британии. Между тем Еврей разсказывал повести, Швед болтал о ковенгардских прелестницах, о портных, о лошадях и о Норвегии, которую парламент отдает принцу. Поздно возвратился я в каюту и спал мертвым сном, поруча себя Нептуну, наядам, Борею и Зефиру, Кастору и Поллуксу, покровителям странников, и Венере, которая родилась из пены морской, как известно всякому. По утру я проснулся с головною болью; к вечеру стало хуже: я страдал. Ветер был противный, и ночь ужасная. Паруса хлопали, снасти трещали, волны плескали на палубу, и заботливый капитан безпрестанно повторял любимую поговорку: "Бедный Иорик, бедный Иорик!" На четвертый день свежий попутный ветер надувал паруса, и моя болезнь миновалась. Все ожило. Матросы пели, капитан шутил с Евреем, но Швед час от часу становился несноснее и скучнее. Где укрыться от него? Я узнал впоследствии, что он сын богатаго купца, родом из Стокгольма, был послан в Лондон учиться коммерции, наделал там долгов и возвращается pian-pianino в свое отечество. Его дурной немецкий и французский выговор приводили меня в отчаяние. При каждом движении судна он бледнел. То ему казалось, что капитан выпил лишнюю рюмку, то компас не верен, то паруса не на месте, и то не так, и это худо. Потом разсказы о Гайд-парке, о бирже, о Платове, о Веллингтоне; там описание сокровищ отца его, и все, и все, чего мне слушать не хотелось! То он давал советы капитану, который отвечал ему годдемом, то он удил рыбу, которая не шла на уду, то он видел кита в море, мышь на палубе или синичку на воздухе. Он всем наскучил, и человеколюбивый Еврей предложил нам бросить его в море, как философа Диагора, на съедение морским чудовищам.



 


  геопоэзия здесь >>  




Раздел Батюшков в Англии > глава Батюшков в Англии, фотографии, карты





  Рейтинг@Mail.ru