см. также стихи о Франции >>
-
1 -
Н.И. ГНЕДИЧУ
16-го - 28-го января 1814 г
Departement du Haut-Rhin или Старая Альзас, у крепости Бефора, деревня Fontaine, на кануне новаго года, то-есть, 31-го декабря стараго стиля.
Итак, мой милый друг, мы перешли за Рейн, мы во Франціи. Вот как это случилось: в виду Базеля и гор, его окружающих, в виду крепости Гюнинга мы построили мост, отслужили молебен со всем корпусом гренадер, закричали ура! и перешли за Рейн. Я несколько раз оборачивался назад и дружественно прощался с Германіей, которую мы оставляли, может быть, и на долго, с жадностію смотрел на предметы, меня окружающіе, и несколько раз повторял с товарищами: наконец, мы во Франціи! Эти слова: мы во Франціи - возбуждают в моей голове тысячу мыслей, которых результат есть тот, что я горжусь моей родиной в земле ея безразсудных врагов. В этой стороне Альзаса жители говорят по французски. Вообрази себе их удивленіе. Они думали, по невежеству - разумеется, что Русскіе их будут жечь, грабить, резать, а Русскіе, напротив того, соблюдают строгій порядок и обращаются с ними ласково и дружелюбно. За то и они угощают нас, как можно лучше. Мой хозяин, жена его, дети подчивают вином, салатом, яблоками и часто говорят, трепля по плечу: "Vous etes de braves gens messieurs!" Хозяйка, старуха лет шестидесяти, спрашивала меня в день моего прибытія: "Mais les Russes, monsieur, sont-ils chretiens comme nous autres?" Этот вопрос можно сделать им, но я промолчал. Впрочем, я не могу надивиться их живости, скорым и умным ответам, скажу более - их учтивости и добродушію. Надобно видеть, с каким любопытством они смотрят на наших гренадер, а особливо на казаков, как замечают их малейшія движенія, их разговоры. Все так, любезный друг, но сердце не лежит у меня к этой стороне: революція, всемірная война, пожар Москвы и опустошенія Россіи меня навсегда поссорили с отчизной Генриха IV, великаго Расина и Монтаня.
В последній раз я писал к тебе из Веймара, где лечился мой генерал. Из Веймара мы поехали на Франкфурт, Мангейм, Карлсругэ, Фрейбург и Базель. Я видел Швабію, сад Германіи, к несчастію - зимой; видел в Гейдельберге славныя развалины имперскаго замка, в Швецингене - очаровательный сад; видел везде промышленность, землю изобильную, красивую, часто находил добрых людей, но не мог наслаждаться моим путешествіем, ибо мы ехали по почте и весьма скоро. Одним словом, большую часть Германіи я видел во сне. Но не во сне, а на яву нашел в Фрейбурге, где была главная квартира императоров, Николая Тургенева, с которым провел несколько пріятных дней. [...]
Кончая мое маранье, я сижу в теплой избе и курю табак. На дворе мятель и снегу по колено: это напоминает Россію и несколько пріятных минут в моей жизни. Передо мною русскій чай, который наливает Яков.
Замечаніе: Яков еще стал глупее и безтолковее от рейнвейна и киршвассера, которыми опивается. О, матушка Россія! Когда увидим тебя?
Rendez moi nos frimas!
Мы еще сделали несколько переходов и стоим около Лангр.
ПУТЕШЕСТВИЕ В ЗАМОК СИРЕЙ
Письмо из Франции к г. Дашкову
26 февраля 1814
Из деревни Болонь, лежащей близь города Шомона, я поскакал верхом в Сонкур, где ожидали меня барон де-Дамас и г. Писарев, с которыми накануне уговорился я посетить замок Сирей и поклониться теням Вольтера и его приятельницы. В окрестностях Сирея назначены были квартиры нашему отряду; полки тянулись по дороге, и мы их опередили в ближнем селении. Сначала погода нам вовсе не благоприятствовала: холодный и резкий ветер наносил снег и дождь; наконец, небо прояснилось, и солнце осветило прекрасные долины, рощи и горы. Мы проехали чрез местечко Виньори, где заметили развалины весьма древнего замка на высоком утесе, который господствует над селением и близьлежащими долинами:
Ein bethurmtes Schloss, voll Majestat,
Auf des Berges Felsenstirn erhoht!
"Кому принадлежит этот замок?" - спросил я у старика, сидящего на пороге сельского домика, тесно примыкающего к развалинам. "Какой-то старой дворянке", - отвечал он, приподняв красный колпак, старый, изношенный, и который, конечно, играл большую роль в бурные годы революции. Это замечание я сделал мимоходом и продолжал вопросы. "Когда построен замок?" - "Во время Шампанских графов, сказывал мне покойный дед. Храбрые рыцари искали здесь убежища от народных возмущений и укрепили замок башнями, рвами, палисадами. Время и революция всё разрушили. Здесь не одна была революция, господин офицер, не одна революция! Я на веку моем пережил одну; тяжелые времена... не лучше нынешних! Посадили дерево вольности... я сам имел честь садить его вот там, на зеленом лугу... Разорили храмы божии... У меня рука не поднималась на злое!.. Но чем же это всё кончилось? Дерево срубили, а надписи на паперти церковной: вольность, братство или смерть мелом забелили. Чего я не насмотрелся в жизни? И неприятелей на родине моей увидел, и с офицером козачьим теперь разговариваю! Чудеса! по совести чудеса!" - "Ты разорился от войны, добрый старичок?" - "Много пострадал, а бедные соседи еще более. Мы все желаем мира". - "О! мы знаем это, но император ваш не желает". - "Прямой Корсиканец! Знаете ли, что он объявил нам?" Здесь старик покачал головой, посмотрел на меня пристально и, конечно, от робости, заикнулся. "Говори, говори!" - "Охотно, если прикажете. Император, - это было сказано важным и торжественным голосом, - император объявил нам, что он не хочет трактовать о мире с пленными, ибо он почитает вас в плену. Он нарочно завел вас сюда, чтобы истребить до последнего человека: это была военная хитрость, понимаете ли?.. военная хитрость, не что иное... Но вы смеетесь... И нам это смешно показалось, так смешно, что мы префекта, приехавшего сюда с этим объявлением, камнями и грязью закидали. Il s'en souviendra! Но вам пора догонять товарищей. Добрый путь, господин офицер!"
Размышляя о странном характере французов, которые смеются и плачут, режут ближних, как разбойники, и дают себя резать, как агнцы, я догнал моих товарищей.