см. также стихи о Франции >>
-
4 -
[Примечания автора:]
Французы и теперь мало заботятся о древних памятниках. Развалины, временем сделанные, ничего в сравнении с опустошениями революции: бурные времена прошли, но невежество или корыстолюбие самое варварское пережили и революцию. Один путешественник, который недавно объехал всю полуденную Францию, уверял меня, что целые замки продаются на своз, и таким образом вдруг уничтожаются драгоценные исторические памятники. Напрасно правительство хотело остановить сии святотатства; ничто не помогало, ибо для нынешних Французов ничего нет ни священного, ни святого, - кроме денег, разумеется. Какая разница с Немцами! В Германии вы узнаете от крестьянина множество исторических подробностей о малейшем остатке древнего замка или готической церкви. Все Рейнские развалины описаны с возможною историческою точностию учеными путешественниками и художниками, и сии описания вы нередко увидите в хижине рыбака или земледельца. Притом же Немцы издавна любят все сохранять, а Французы - разрушать: верный знак, с одной стороны, доброго сердца, уважения к законам, - к нравам и обычаям предков, а, с другой стороны, легкомыслия, суетности и жестокого презрения ко всему, что не может насытить корыстолюбия - отца пороков.
По отступлении Русских, Сирей был снова разграблен Французами за то именно, что Русские варвары его пощадили!
Н.И. ГНЕДИЧУ
27 марта 1814 г. Suissi-sur-Seine,
в окрестностях Парижа
Я получил твое длинное послание, мой добрый и любезный Николай, на походе от Арсиса к Meaux. И письму, и Оленину очень обрадовался. Оленин, слава богу, здоров, а ты меня, мой милый товарищ, не забываешь! Теперь выслушай мои похождения, по порядку. О военных и политических чудесах я буду говорить мимоходом: на то есть газеты; я буду говорить с тобой о себе, пока не устанет рука моя.
Я был в Сире, в замке славной маркизы дю-Шатле - в гостях у Дамаса и у Писарева. Писарев жил в той самой комнате, где проказник Фернейской писал "Альзиру" и пр. Вообрази себе его восхищение! Но и в Сире революция изгладила все следы пребывания маркизы и Вольтера, кроме некоторых надписей на дверях большой галлереи; например: Asile des beaux-arts... и пр. существуют до сих пор; амура из антологии нет давно. В зале, где мы обедали, висели знамена наших гренадер, и мы по-русски приветствовали тени Сирейской Нимфы и ее любовника, то-есть большим стаканом вина.
В корпусную квартиру я возвратился поздно; там узнал я новое назначение Раевского. Он должен был немедленно ехать в Pont-sur-Seine и принять команду Витгенштейна. Мы проехали через Шомон на Троа. [...] С утром началось дело. Наша армия заняла Romainville, о котором, кажется, упоминает Делиль, и Montreuil, прекрасную деревню, в виду самой столицы. С высоты Монтреля я увидел Париж, покрытый густым туманом, бесконечный ряд зданий, над которыми господствует Notre-Dame с высокими башнями. Признаюсь, сердце затрепетало от радости! Сколько воспоминаний! Здесь ворота Трона, влево Венсен, там высоты Монмартра, куда устремлено движение наших войск. Но ружейная пальба час от часу становилась сильнее и сильнее. Мы подвигались вперед с большим уроном через Баньолет к Бельвилю, предместию Парижа. Все высоты заняты артиллериею; еще минута, и Париж засыпан ядрами. Желать ли сего? - Французы выслали офицера с переговорами, и пушки замолчали. Раненые русские офицеры проходили мимо нас и поздравляли с победою. "Слава богу! Мы увидели Париж с шпагою в руках!" "Мы отмстили за Москву!" повторяли солдаты, перевязывая раны свои. Мы оставили высоту L'Epine; солнце было на закате, по той стороне Парижа; кругом раздавалось "ура" победителей и на правой стороне несколько пушечных ударов, которые через несколько минут замолчали. Мы еще раз взглянули на столицу Франции, проезжая чрез Монтрель, и возвратились в Noisy отдыхать, только не на розах: деревня была раззорена.
На другой день поутру генерал поехал к государю в Bondy. Там мы нашли посольство de la bonne ville de Paris; вслед за ним великолепный герцог Виченцский. Переговоры кончились, и государь, король Прусский, Шварценберг, Барклай, с многочисленною свитою, поскакали в Париж. По обеим сторонам дороги стояла гвардия. "Ура" гремело со всех сторон. Чувство, с которым победители въезжали в Париж, неизъяснимо.
Наконец, мы в Париже. Теперь вообрази себе море народа на улицах. Окна, заборы, кровли, деревья бульвара - всё, всё покрыто людьми обоих полов. Всё машет руками, кивает головой, всё в конвульзии, всё кричит: "Vive Alexandre! vivent les Russes! Vive Guillaume! vive l'empereur d'Autriche, vive Louis, vive le roi, vive la paix!" Кричит, нет, воет, ревет. "Montrez nous le beau, le magnanime Alexandre!" "Messieurs, le voila en habit vert, avec le roi de Prusse". "Vous etes bien obligeant, mon officier", и, держа меня за стремя, кричит: "Vive Alexandre, a bas le tyran!" "Ah, qu'ils sont beaux, ces Russes!" - "Mais, monsieur, on vous prendrait pour un Francais" - "Много чести, милостивый государь, я, право, этого не стою!" "Mais c'est que vous n'avez pas d'accent", и после того: "Vive Alexandre, vivent les Russes, les heros du Nord!"
Государь, среди волн народа остановился у Полей Елисейских. Мимо его прошли войска в совершенном устройстве. Народ был в восхищении, а мой казак, кивая головою, говорил мне: "Ваше благородие! они с ума сошли". - "Давно!" отвечал я, помирая со смеху.
Но у меня голова закружилась от шуму. Я сошел с лошади, и народ обступил и меня, и лошадь, начал рассматривать и меня, и лошадь. В числе народа были и порядочные люди, и прекрасные женщины, которые взапуски делали мне странные вопросы: отчего у меня белокурые волосы? отчего они длинны? "В Париже их носят короче. Артист Dulong вас обстрижет по моде". "И так хорошо", говорили женщины. "Посмотри, у него кольцо на руке. Видно и в России носят кольца". "Мундир очень прост! C'est le bon genre!" Какая длинная лошадь! Степная, верно, степная! Cheval du desert!." "Посторонитесь, господа, артиллерия!" "Какие длинные пушки, длиннее наших. Ah, bon Dieu, quel Calmok"! И после того: "Vive le roi, la paix! Mais avouez, mon officier, que Paris est bien beau?" "Какие у него белые волосы!" "От снегу", сказал старик, пожимая плечами.