см. также стихи о Германии >>
-
17 -
Я поехал в оперу. Оперный дом велик и очень хорош. Тут видел я всю королевскую фамилию и штатгальтершу с дочерью. Играли оперу "Медею", в которой пела Тоди. Я слышал эту славную певицу еще в Москве, и скажу - может быть, к стыду своему - что ее пение мало трогает мое сердце. Для меня неприятно видеть напряжение, с которым она поет. Впрочем, будучи только любителем музыки, не могу ценить искусства ее. Что принадлежит до декораций, то они были великолепны.-
Июля 5
Ныне был я у старика Рамлера, немецкого Горация. Самый почтенный немец! "Ваши сочинения, - сказал я ему, - почитаются у нас классическими". Ему приятно было слышать, что и в России читают его стихи и знают их цену. Рамлер напитался духом древних, а особливо латинских поэтов. В одах его есть истинные восторги, высокое парение мыслей и язык вдохновения. Только иногда присвоивает он себе и чужие восторги и заимствует огонь у Горация или других древних поэтов - правда, всегда искусным образом. Теперь он уже прожил век поэзии. В новых его пиесах надобно удивляться круглости, чистоте и гармонии, то есть искусству его в механизме стихотворства; но в них нет уже пиитического жара, который всегда с летами проходит. Кажется, что он сам это чувствует и потому ныне мало сочиняет. Главное его упражнение с некоторого времени состоит в переводах римских поэтов, в которых почти всегда соблюдает меру оригинала. Сии пиесы, печатаемые в "Берлинском журнале", могут служить примером в искусстве переводить. "Теперь, - сказал он мне, - принялся я за Марциала. Только немногие из его эпиграмм были до сего времени известны на немецком языке. Сам Лессинг перевел некоторые, не упоминая Марциалава имени". - Еще при жизни Геснеровой начал он перекладывать в стихи его идиллии. "Я подражаю Сократу, - писал он к автору, своему другу, - который в старости своей перелагал в стихи Езоповы басни". Искусные критики недовольны трудом его. "Легкость и простота Геснерова языка, - говорят они, - пропадает в экзаметрах". К тому же в идиллиях швейцарского Теокрита есть какая-то гармония, которая не уступает гармонии стихов. Но Рамлер думает и мне сказал, что Геснеровы идиллии были единственно потому несовершенны, что автор писал их не экзаметрами. - Стихи свои, еще в рукописи, читает он одной приятельнице, которая, не будучи ученою, имеет природное нежное чувство изящного. "Иногда, - сказал он мне, - я спорю с нею, когда она находит что-нибудь противное в моих сочинениях. " Говорите что хотите, - отвечает она, - я не могу опровергать вас, но остаюсь при своем чувстве". Наконец, подумав хорошенько, нахожу, что она права, и винюсь перед нею". - Мне пришла на мысль Аспазия, которой афинские певцы отдавали на суд свои творения; ушам ее верили они более, нежели своим, - и я думаю, что женщины вооще могут чувствовать некоторые красоты поэзии живее мужчин. - Рамлер восстает против греческих митологических имен, которые граф Штолберг, Фос и другие удерживали в своих переводах. "Мы уже привыкли к латинским, - говорит он, - на что переучивать нас без всякой нужды?" - Он очень любит театр, и все, что я слышал от него об искусстве представления, мне очень полюбилось. Славный Экгоф утверждал, что актеру не надобно чувствовать для того, чтобы хорошо играть; если не ошибаюсь, то и Энгель в своей "Мимике" то же говорит: но Рамлер думает противное и, кажется, справедливее их. В разговоре о лейпцигских ученых упомянул я о Вейсе. "Вейсе - лучший друг мой", - сказал он и указал мне на стене портрет его. - Наконец я простился с ним, и он на память подарил мне оду, сочиненную им нынешнему королю, или, лучше сказать, кантат, выбранный из псалмов. - Рамлер высок, худощав, долгонос; говорит отборно и протяжно.
Ныне представляли "Дон-Карлоса", Шиллерову трагедию. Несчастная любовь принца к его мачехе Елисавете, которая прежде была его невестою, есть содержание сей трагедии. Характер короля Филиппа II, о котором история говорит столько худого и доброго; который, для истребления ереси, проливал кровь человеческую, но, услышав о погибели флота своего, рассеянного ветром и разбитого англичанами, равнодушно сказал: "Я послал его против англичан, а не против ветров: буди воля божия!" и сие несчастие перенес с твердостью героя, - сей характер изображен с великим искусством. Благородный и пылкий в страстях своих Дон-Карлос трогает зрителя до глубины сердца. Великодушный маркиз Поза, друг принцев, пробуждающий в нем ревность к добродетели и к героическим делам, которую усыпила несчастная страсть, представлен автором в пример истинно великого мужа. Есть трогательные и ужасные сцены. - Короля играл Флек, и я еще более уверился в том, что он великий актер. Маттауш, молодой человек, представлявший Дон-Карлоса, довольно хорошо выражал живость и пылкость принцева характера. К тому же он очень недурен собою. Что принадлежит до роли маркиза Позы, то Унцельман играл ее как-то очень бездушно. Ему гораздо свойственнее представлять в "Ненависти к людям" старого генерала, который от скуки бьет мух, нежели важного маркиза Позу. Роль королевы играла очень слабо какая-то молодая актриса. Г-жа Унцельман трогательно представляла молодую принцессу, влюбленную в принца. - Сия трагедия есть одна из лучших немецких драматических пьес и вообще прекрасна. Автор пишет в Шекспировом духе. Есть только слишком фигурные выражения (так, как и у самого Шекспира), которые хотя и показывают остроумие автора, однако ж в драме нe y места.
Берлин, июля 6
"Веди меня к Морицу", - сказал я ныне поутру наемному своему лакею. - "А кто этот Мориц?" - "Кто? Филипп Мориц, автор, философ, педагог, психолог". - "Постойте, постойте! Вы мне много насказали; надобно поискать его в календаре под каким-нибудь одним именем. Итак (вынув из кармана книгу), итак, он философ, говорите вы? Посмотрим". - Простодушие сего доброго человека, который с важностью переворачивал листы в своем всезаключающем календаре и непременно хотел найти в нем роспись философов, заставило меня смеяться. "Посмотри его лучше между профессорами, - сказал я, - пока еще число любителей мудрости неизвестно в Берлине". - "Карл Филипп Мориц, живет в ***". - "Пойдем же к нему".