|
|
|
|
|
Геопоэзия : Отдых в Германии- 11 - Я признался Гердеру, обратив разговор на его сочинения, что "Die Urkunde des menschlichen Geschlechts" казалась мне по большей части непонятною. "Эту книгу сочинял я в молодости, - отвечал он, - когда воображение мое было во всей своей бурной стремительности и когда оно еще не давало разуму отчета в путях своих". - "Дух ваш, - сказал я, прощаясь с ним, - известен мне по вашим творениям; но мне хотелось иметь ваш образ в душе моей, и для того я пришел к вам - теперь видел вас и доволен". Гердер невысокого роста, посредственной толщины и лицом очень не бел. Лоб и глаза его показывают необыкновенный ум (но я боюсь, чтобы вы, друзья мои, не почли меня каким-нибудь физиогномическим колдуном). Вид его важен и привлекателен; в мине его нет ничего принужденного, ничего такого, что бы показывало желание казаться чем-нибудь. Он говорит тихо и внятно; дает вес словам своим, но не излишний. Едва ли по разговору его можно подозревать в Гердере скромного любимца муз; но великий ученый и глубокомысленный метафизик скрыт в нем весьма искусно. Приятно, милые друзья мои, видеть наконец того человека, который был нам прежде столько известен и дорог по своим сочинениям; которого мы так часто себе воображали или вообразить старались. Теперь, мне кажется, я еще с большим удовольствием буду читать произведения Гердерова ума, вспоминая вид и голос автора. В 9 часов вечера. Я пришел к Виланду в назначенное время. Маленькие прекрасные дети его окружили меня на крыльце. "Батюшка вас дожидается", - сказал один. - "Подите к нему", - сказали двое вместе. "Мы вас проводим", - сказал четвертый. Я их всех перецеловал и пошел к их батюшке. "Простите, - сказал, вошедши к нему, - простите, если давешнее мое посещение было для вас не совсем приятно. Надеюсь, что вы не сочтете наглостию того, что было действием энтузиазма, произведенного во мне вашими прекрасными сочинениями". - "Вы не имеете нужды извиняться, - отвечал он, - я рад, что этот жар к поэзии так далеко распространяется, тогда как он в Германии пропадает". - Тут сели мы на канапе. Начался разговор, который минута от минуты становился живее и для меня занимательнее. Говоря о любви своей к поэзии, сказал он: "Если бы судьба определила мне жить на пустом острове, то я написал бы все тоже и с тем же старанием выработывал бы свои произведения, думая, что музы слушают мои песни". Он желал знать, пишу ли я? И не переведено ли что-нибудь из моих безделок на немецкий? Я сыскал в записной своей книжке перевод "Печальной весны". Прочитав его, сказал он: "Жалею, если вы часто бываете в таком расположении, какое здесь описано. Скажите, - потому что теперь вы вселили в меня желание узнать вас короче, - скажите, что у вас в виду?" - "Тихая жизнь, - отвечал я. - Окончив свое путешествие, которое предпринял единственно для того, чтобы собрать некоторые приятные впечатления и обогатить свое воображение новыми идеями, буду жить в мире с натурою и с добрыми, любить изящное и наслаждаться им". - "Кто любит муз и любим ими, - сказал Виланд, - тот в самом уединении не будет празден и всегда найдет для себя приятное дело. Он носит в себе источник удовольствия, творческую силу свою, которая делает его счастливым". Разговор наш касался и до философов. - "Никто из систематиков, - сказал Виланд, - не умеет так обольщать своих читателей, как Боннет; а особливо таких читателей, которые имеют живое воображение. Он пишет ясно, приятно и заставляет любить себя и философию свою. - О Канте говорит Виланд с почтением; но, кажется, не ломает головы над его метафизикою. Он показывал мне новое сочинение своего зятя, профессора Реингольда, под титулом "Versuch einer neuen Theorie des menschlichen Vorstellungsvermogens"1, которое только что отпечатано и которое должно объяснить Кантову метафизику. "Прочтите его, - сказал он мне, - если вы читаете книги такого рода". - "Ваш "Агатон" или "Оберрон" для меня приятнее, - отвечал я, - однако ж иногда из любопытства заглядываю и в область философии". - "А разве "Агатон" не есть философическая книга? - сказал он. - В нем решены самые важнейшие вопросы философии". - "Правда, - сказал я, - итак, прошу извинить меня".- С любезною искренностию открывал мне Виланд мысли свои о некоторых важнейших для человечества предметах. Он ничего не отвергает, но только полагает различие между чаянием и уверением. Его можно назвать скептиком, но только в хорошем значении сего слова.
----- 1 - "Опыт новой теории человеческой способности представлений" (нем.). - Ред. -----
Ему, казалось, приятно было слышать от меня, что некоторые из важнейших его сочинений переведены на русский. "Но каков перевод?" - спросил он.- "Не может нравиться тем, которые знают оригинал", - отвечал я. - "Такова моя участь, - сказал он, - и французские и английские переводчики меня обезобразили". В шесть часов я встал. Он взял мою руку и сказал, что от всего сердца желает мне счастия в жизни. "Вы видели меня таковым, каков я подлинно, - примолвил он. - Простите и хотя изредка уведомляйте меня о себе. Я всегда буду отвечать вам, где бы вы ни были. Простите!" - Тут мы обнялись. Мне казалось, что он был несколько тронут; а это самого меня тронуло. На крыльце мы в последний раз пожали друг у друга руку и расстались - может быть, навечно. Никогда, никогда не забуду Виланда! Если бы вы видели, друзья мои, с какою откровенностию, с каким жаром говорит сей почти шестидесятилетний человек и как все черты лица его оживляются в разговоре! Душа его еще не состарилась и силы ее не истощились. "Клелия и Синибальд", последняя из его поэм, писана с такою же полнотою духа, как "Оберрон", как "Музарион" и проч. Кажется еще, что он в последних своих творениях ближе и ближе к совершенству подходит. Тридцать пять лет известен Виланд в Германии как автор. Самые первые его сочинения, например "Нравоучительные повести", "Симпатии" и проч., обратили на него внимание публики. Хотя строгая критика, которая тогда уже начиналась в Германии, и находила в них много недостатков, однако ж отдавала автору справедливость в том, что он имеет изобретательную силу, богатое воображение и живое чувство. Но эпоха славы его началась с "Комических повестей", признанных в своем роде превосходными и на немецком языке тогда единственными. Удивлялись его остроте, вкусу, красоте языка, искусству в повествовании. Потом издавал он поэму за поэмою, и последняя всегда казалась лучшею. Давно уже Германия признала его одним из первых своих певцов; он покоится на лаврах своих, но не засыпает. Если французы оставили наконец свое старое худое мнение о немецкой литературе (которое некогда она в самом деле заслуживала, то есть тогда, как немцы прилежали только к сухой учености), - если знающие и справедливейшие из них соглашаются, что немцы не только во многом сравнялись с ними, но во многом и превзошли их, то, конечно, произвели это отчасти Виландовы сочинения, хотя и нехорошо на французский язык переведенные.
|
|
Раздел Отдых в Германии > глава Отдых в Германии, фотографии, карты |
|
|
|
|