|
|
|
|
|
Геопоэзия : Записки о Германии- 7 - Почти на всякой улице найдете вы несколько книжных лавок, и все лейпцигские книгопродавцы богатеют, что для меня удивительно. Правда, что здесь много ученых, имеющих нужду в книгах; но сии люди почти все или авторы, или переводчики, и, собирая библиотеки, платят они книгопродавцам не деньгами, а сочинениями или переводами. К тому же во всяком немецком городе есть публичные библиотеки, из которых можно брать для чтения всякие книги, платя за то безделку. - Книгопродавцы изо всей Германии съезжаются в Лейпциг на ярманки (которых бывает здесь три в год; одна начинается с первого января, другая - с пасхи, а третья - с Михайлова дня) и меняются между собою новыми книгами. Бесчестными почитаются из них те, которые перепечатывают в своих типографиях чужие книги и делают через то подрыв тем, которые купили манускрипты у авторов. Германия, где книжная торговля есть едва ли не самая важнейшая, имеет нужду в особливом и строгом для сего законе. - Вы пожелаете, может быть, знать, как дорого платят книгопродавцы авторам за их сочинения? Смотря по сочинителю. Если он еще неизвестен публике с хорошей стороны, то едва ли дадут ему за лист и пять талеров; но когда он прославится, то книгопродавец предлагает ему десять, двадцать и более талеров за лист. В 11 часов вечера. В назначенный час я пришел к Платнеру. "Вы, конечно, поживете с нами", - сказал он, посадив меня.- "Несколько дней", - отвечал я.- "Только? А я думал, что вы приехали пользоваться Лейпцигом. Здешние ученые сочли бы за удовольствие способствовать вашим успехам в науках. Вы еще молоды и знаете немецкий язык. Вместо того чтобы переезжать из города в город, лучше вам пожить в таком месте, как Лейпциг, где многие из ваших единоземцев искали просвещения и, надеюсь, не тщетно". - "Я почел бы за особливое счастье быть вашим учеником, г. доктор; но обстоятельства, обстоятельства..." - "Итак, мне остается жалеть, если они не позволяют вам на сей раз остаться с нами". Он помнит К*, Р* и других русских, которые здесь учились. "Все они были моими учениками, - сказал он, - только я был тогда еще не то, что теперь".- "По крайней мере ваши "Афоризмы" еще не были изданы..." И в самую ту минуту, как я, упомянув об "Афоризмах", хотел просить у него объяснения на некоторые места из них, пришли к нему с университетскими делами. Он отправляет должность ректора. "У меня не много свободного времени, - сказал он, - однако ж вы должны ныне со мною ужинать. В восемь часов велите себя проводить в трактир "Голубого ангела". Я имел время погулять в Рихтеровом саду (где девушка в белом корсете опять вручила мне букет цветов) и в восемь часов пришел в трактир "Голубого ангела". Меня провели в большую комнату, где накрыт был стол на двадцать кувертов, но где еще никого не было. Через полчаса явился Платнер с ученою братиею. Он каждому представлял меня и сказывал мне имена их; но все они были мне неизвестны, кроме старого профессора Озера и биргермейстера Миллера, издавшего Сульцерову "Теорию изящных наук" с своими примечаниями. Сели за ужин - самый афинский; только что вино пили мы не из чаш, цветами оплетенных, а из простых саксонских рюмок. Все были веселы и говорливы; хотели, чтобы и я говорил, и спрашивали меня о нашей литературе. Они очень удивились, слыша от меня, что десять песен "Мессиады" переведены на русский язык. "Я не думал бы, - сказал молодой профессор поэзии, - чтобы в вашем языке можно было найти выражения для Клопштоковых идей". - "Еще то скажу вам, - промолвил я, - что перевод верен и ясен". - В доказательство, что наш язык не противен ушам, читал я им русские стихи разных мер, и они чувствовали их определенную гармонию. Говоря о наших оригинальных произведениях, прежде всех наименовал я две эпические поэмы, "Россияду" и "Владимира", которые должны имя творца своего сделать незабвенным в истории российской поэзии. - Платнер играл за ужином первую ролю, то есть он управлял разговором. Если вообще справедливо укоряют немецких ученых некоторою неловкостию в обхождении, то по крайней мере доктор Платнер (и, конечно, вместе со многими другими) должен быть исключен из сего числа. Он самый светский человек: любит и умеет говорить; говорит смело, для того что знает свою цену. - Старик Эзер любезен по своему простосердечию. К нему имеют уважение; слушают его анекдоты и смеются, примечая, что он хочет смешить. Во время царствования императрицы Елисаветы Петровны сбирался он ехать в Россию, но раздумал. - Что принадлежит до биргермейстера Миллера, то он, кажется, очень важничает. - В десять часов встали, пожелали друг другу доброго вечера и разошлись. Платнер не позволил мне заплатить за ужин, что для меня не совсем приятно было. - Таким образом избранные лейпцигские ученые ужинают вместе один раз в неделю и проводят вечер в приятных разговорах. Милые друзья мои! Я вижу людей, достойных моего почтения, умных, знающих, ученых, славных - но все они далеки от моего сердца. Кто из них имеет во мне хотя малейшую нужду? Всякий занят своим делом, и никто не заботится о бедном страннике. Никто не хватится меня завтра, если нынешняя ночь на черных своих крыльях унесет мою душу из здешнего мира; ничей вздох не полетит вслед за мною - и вы бы долго, долго не узнали о преселении вашего друга!
Июля 17.
В шестом часу вышел я за город с покойным и веселым духом; бросился на траву бальзамического луга, наслаждался утром - и был счастлив! Солнце взошло высоко, и жар лучей его дал мне чувствовать, что полдень недалеко. Деревня, в которой живет Вейсе, была у меня в виду. Пожелав доброго утра молодой крестьянке, которая мне встретилась, я спросил у нее, где дом господина Вейсе? - "Там, на правой стороне, большой дом с садом!" - Вейсе, любимец драматической и лирической музы, друг добродетели и всех добрых, друг детей, который учением и примером своим распространил в Германии правила хорошего воспитания, - Вейсе проводит лето в маленькой деревеньке, верстах в двух от Лейпцига, среди честных поселян и семейства своего. Я вошел в горницу и видел в окно, как любезный хозяин, маленький человечек в красном халате и в белой шляпе, спешил к дому по аллее, узнав от служанки, что какой-то москвитянин его дожидается. Он вошел в горницу в том же красном халате, но только уже не в белой шляпе, а в напудренном парике с кошельком. Я с примечанием смотрел на портрет твой, любезный Вейсе, и узнал бы тебя между тысячами! - Ему уже с лишком шестьдесят лет; но румяное и свежее лицо его не показывает ни пятидесяти - и во всякой черте лица сего видна добрая душа!
|
|
Раздел Записки о Германии > глава Записки о Германии, фотографии, карты |
|
|
|
|