см. также стихи об Израиле >>
Геопоэзия : Для реферата об Израиле
-
12 -
шуршит, бежит укрыться в легкой голубой тени под застывшей песчаной волной.
Вольно смотреть из-под шлема на дорогу, но тянет взглянуть в блеск Моава, тянет
найти ту вершину, с которой показал Господь Моисею всю радость земли
обетованной: "Взойди на гору сию, на гору Нево, что в земле Моавитской
против Иерихона, и посмотри на землю Ханаанскую, и умри на горе, на которую ты
взойдешь, и приложись к народу твоему..."
Библия подчеркивает, что блудница дала приют первым израильтянам,
проникшим в Иерихон. И страшным заклятием заклял Навин Израиля, овладев страною
и дотла уничтожив красу Иерихона: "Проклят перед Господом тот, кто
восставит и построит город сей Иерихон!" Но разве не следы Навина - те
гилгалы, что рассеяны в долине Иерихонской, те огромные диски из камня,
первобытные кровавые жертвенники Ваала-Солнца, что благоговейно полагал в круги
сам народ израильский?
На тропические шлемы мы накидываем бедуинские платки. Лошади пошли
шагом, неустанно мотая головами, отбиваясь от мух. Они машут кистями и
разноцветными бусами, которыми украшают здесь уздечки. Шеи их стали мокры,
темны и тонки. В легкой и все же душной тени платка дышишь как бы жаром
раскаленного костра. Близок Иордан, - уже тянет запахом речной воды, запахом
горячего ила... Теперь и от великой реки остался только узкий и мутный поток,
от первобытно-густых зарослей на берегах ее - кайма ив, камышей и кустарников,
опутанных лианами.
Масара, то место Иордана, где отдыхают пилигримы, предания
называют местом крещения Иисуса. "В те дни пришел Иисус из Назарета
Галилейского..." В те дни долина переживала третий и последний расцвет.
Тщетно было заклятие Навина, - еще раз вырос новый Иерихон. И вот дьявол
искушает прелестью его самого крестившегося Сына Божия. "Возвед его на
высокую гору, дьявол показал ему все царства вселенной во мгновение времени. И
сказал ему: тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она
предана мне". Серо-песчаный берег обрывист и крут. Густая желтоватая вода,
крутясь, бежит под ветвями ив, под корнями, покрытыми наносною травою, илом.
Лошади тянутся к воде, вязнут по колена и долго, жадно пьют. Мертвая тишина
кругом и сквозная горячая тень над головою. Мысли беспорядочны, смутны, но
стремятся все к одному - связать то простое, что перед глазами, с страшным
прошлым этой пустыни. Хочешь представить себе то, что доступно только Богу, -
жизнь тех легендарных ханаанских городов, от которых уцелели лишь названия.
Думаешь о знойно-мглистом Моаве и опять слышишь слова Второзакония: "И
полуденную страну, и равнину долины Иерихона, город Пальм, до Сигора увидал
Моисей... И умер там, в земле Моавитской, по слову Господню, и погребен в земле
Моавитской, и никто не знает места погребения его даже до сего дня..."
Думаешь об иерихонских бальзамах Клеопатры, о термах Ирода - и опять
возвращаешься к искушению Иисуса от дьявола... И теряешься в образах времен
Рима, Византии, Омаров... Великими крестовыми битвами во имя и славу того, кто
отверг здесь славу всего земного, обрывается летопись этой страны. За ними века
молчания, никому не ведомых и несчетных подвигов отшельничества, погребения
себя заживо в могильниках навеки забвенной Иудеи. В молчании, вдали от жизни
всего мира, множатся, как соты ос, крипты в каменистых обрывах Иудейских и
Аравийских гор; в прибрежных скалах страшного Асфальтического моря, в огненных
ущельях созидаются дикие обители. Но ураганами проносятся набеги от Дамаска, от
Багдада, от Геджаса, и вот - пустеют и крипты, переполненные костями избиенных
иноков, глохнут разоренные обители... И опять, опять воцаряется он, древний бог
пустыни!
Полдень проводим у самого моря. Жутко звучит на его нагом,
ослепительно-белом прибрежье это слово - полдень. Прииорданские камыши и
кустарники не смеют дойти сюда вместе с Иорданом: далеко вокруг
песчано-каменисто и покрыто солью, селитрой то место, где сливается река с
маслянистой, жгуче-горькой и тускло-зеленоватой водой асфальтической. На
коралловые похожи те как бы окаменевшие ветви, что приносит сюда течение реки и
что снова, уже мертвыми, выкидывает море. В знойно-мглистой дали теряется оно
на юге. Там - дни Авраама, Агари, Измаила. Там, в капище Эль-Лат, племя Тарик
еще доныне поклоняется гилгалу Солнца - полубога, полудьявола.
1909
ГЕННИСАРЕТ
В Вифлееме, в подземном приделе храма Рождества, блещет среди
мраморного пола, неровного от времени, большая серебряная звезда. И вокруг нее - крупные латинские литеры, твердая и краткая надпись:
Hie de Virgine
Maria lesus Christus natus est.
В приделе, как и подобает пещере, бедно. Но огнями, серебром,
самоцветами переливаются над звездою неугасимые лампады. Там, наверху - жаркое
и веселое солнечное утро, пестрота и крик восточного базара. Здесь - холод, сумрак,
благоговейное молчание:
Hie de Virgine
Maria lesus Christus natus est.
Есть древние пергаменты, называемые палимпсестами, - хартии,
письмена которых полустерты или покрыты чем-либо, чтобы, на месте их, можно
было начертать новые. В Вифлееме чувствуешь, прозреваешь то драгоценное,
первое, что сохранилось на его священном палимпсесте. В царские одеяния облекли
рожденного здесь, царям, путеводимым звездою, повелели принести ему, лежащему в
яслях, венцы свои, злато, ливан, смирну, и легендами, прекраснее которых нет на
земле, расцветили сладчайшую из земных поэм - поэму его рождения. Но, когда
благоговейно склоняешься над нею в Вифлееме, проступает простое, первое.
Назарет - детство его. Там протекло оно в тишине, в безвестности.
Там огорчали и радовали его игры со сверстниками, там ласковая рука матери
чинила его детскую рубашечку... Ветхие пергаменты Назарета остались во всей
своей древней простоте. Но скудны и чуть видны письмена, уцелевшие на них! И
великую грусть и нежность оставляет в сердце Назарет. Помню темные весенние
сумерки, черных коз, бегущих по каменистым уличкам, тот первобытно-грубый