см. также стихи об Италии >>
-
4 -
Рим, 1/12 февраля 1785.
По возвращении нашем из Неаполя нашли мы здесь письма ваши от 25 ноября. Мы застали здесь четыре последние дня карнавала; были бы сюда днем и ранее, но на дороге была нам остановка, которая доказывает неустройство правления и скотство национального характера. В папских областях сделана ныне новая дорога, а старая так скверна, что нет проезда. По правосудию святого отца дерут с нас прогоны втрое: за новую дорогу, по которой ездят, за старую, по которой не ездят, да за выставку лошадей со старой почты на новую. Невзирая на сей грабеж, ждали мы на одной почте лошадей ровно пять часов; насилу привели их к ночи, и, оттащив нас не более пяти верст, остановились. Холод, град, вихрь, ночная темнота были преужасные. Такая погода почталионам не понравилась. Они тихонько выпрягли лошадей и поехали домой спать, а нас бросили на дороге. От семи часов вечера до осьмого утра терпели мы весь ужас пренесносной стужи. Бедные люди замучились и перезнобили ноги. Наконец в девятом часу поутру явились к нам почталионы с лошадьми и насказали нам же превеликие грубости. Если б не жена, которая на тот час меня собою связала, я, всеконечно, потерял бы терпение и кого-нибудь застрелил бы. Здесь застрелить почталиона или собаку — все равно. Я обязан жене, что не сделался убийцею. По приезде моем сюда я принес жалобу, но никак не надеюсь найти правосудия. Сами судьи мне пеняют, для чего я сам не управлялся и никого не застрелил: вот бы и концы в воду. Англичане то и дело стреляют почталионов, и ни одна душа еще не помышляла спросить: кто кого за что застрелил? Ты, матушка сестрица, пишешь ко мне, что в газетах читала о голоде в Риме. Эта весть не новая. Лет тридцать как целые полки несчастных не имеют дневной пищи. С нетерпением ожидаю святой недели, чтоб отсюда выехать и не иметь перед глазами страждущего человечества. Карнавал мы застали и четыре дня были свидетелями всех народных дурачеств, а особливо последний день, то есть погребение масленицы. Весь народ со свечами ее хоронил. Такой глупости и вообразить себе нельзя. Сегодня третий день как начался пост. В первый были мы в церкви святыя Сабины смотреть процессию кающихся. Множество людей, в мешках на головах, с прорезанными глазами, босиком, в предшествовании двух скелетов, шли по улицам по два в ряд и пели стихи покаяния. На другой день, то есть вчера, были мы званы к сенатору Рецониго, где весь город слушал прекрасный концерт. Сегодня званы мы к кардиналу Бернису также на концерт. Кажется, будто первый день поста был и последний; но страстная неделя зато вся посвящена богослужению, и если здоровы будем, то увидим все величество римской церкви. Между тем, весь пост будем мы осматривать город. Чем больше его видим, тем, кажется, больше смотреть остается.
Рим, 1/12 марта 1785.
Состояние здоровья моего отчасу лучше становится. Я проезжаюсь по городу и хотя еще из кареты не выхожу, однако по комнате прохаживаюсь. Доктор мой уверяет меня, что я от слабости скоро оправлюсь и что буду здоровее прежнего. Дай бог, чтоб его предсказание исполнилось, так как до сих пор все его старания и труды удавались. Мы с женою великую надежду на искусство его полагаем. Не описываю тебе всей моей болезни; мне не велят много писать, да неприятно и вспоминать о такой вещи, которая, слава богу, что прошла. Я теперь занимаюсь мыслями, как бы, осмотрев Италию, домой воротиться. На сих днях получили мы вдруг два письма ваши: одно без числа, которому надобно быть от 2 января, а другое от 9 января. Меня нимало не удивляет, что мои письма поздно до вас доходят, когда то же случается и с вашими ко мне; в сем случае надобно прибегать к терпению, а помочь нечем. За совет ваш ехать осторожнее мы благодарим от всего сердца и, конечно, употребим всю возможную осторожность. Мы едем теперь полюднее, нежели сюда ехали. Жена моя берет с собою служанку, да из Вены хотим взять повара; итак, будут у нас два экипажа. Все мы будем вооружены пистолетами и шпагами и надеемся проехать тем безопаснее, что, сказывают, и воров от Вены до нашей границы нет; а от Смоленска до Москвы, сами знаете, что бояться нечего. Ты не можешь себе представить, матушка, как был я болен и в каком состоянии была бедная жена моя. Благодарю бога, все прошло, и мы оба здоровы.
Рим, 22 марта (2 апреля) 1785.
Сегодня отправляем мы последний день святой недели. Благодеяние богу, я как страстную, так и нынешнюю неделю в состоянии был всюду выезжать. Вчера был я с женою на концерте у кардинала Берниса, а сегодня званы и едем к сенатору Рецониго. Итак, теперь остается нам осмотреть окрестности Рима, а именно: Тиволи, Фраскати и прочие примечания достойные места, что все кончу недели через две, и отсюда немедленно выедем. По нетерпению нашему скорее вас увидеть, мы бы скорее и Италию оставили, но горы не допускают: ибо при растаивании снега большие снежные глыбы сверху обрываются и, упадая, могут столкнуть карету в пропасть. После моей болезни живу я очень воздержно, так что и кофе с молоком пить перестал; словом, последую во всем советам доктора моего и надеюсь быть здоровее прежнего. Благодарю тебя, друг мой сестрица, за приписание твое к последнему письму, которое получил я от батюшки от 27 января. На будущей почте буду просить тебя о доставлении письма моего к графу Петру Ивановичу, которое пришлю к вам незапечатанное; в нем опишу журнал страстной недели. Мы с женою не пропускали ни одной церемонии и можем сказать, что все то видели, что смотреть достойно. В великую субботу, в самый полдень, пушечный выстрел с крепости св. Ангела дал знать, что Христос воскрес. Я думал, что народ в ту минуту с ума сошел. По всем улицам сделался крик преужасный! Со всех дворов началась стрельба, и самые бедные люди на всех улицах, набив горшки порохом, стреляли. Во всех церквах начался колокольный звон, который дня три уже не был слышен, ибо вместо колоколов в сие печальное время сзывали народ в церкви трещотками, как у нас на пожар. Необычайная радость продолжалась с час, потом все понемногу успокоились, и до другого дня во всем городе была такая тишина, как на страстной неделе.