см. также путевые стихи >>
-
1 -
Бейрут. 2 июня 1850. По приезде сюда узнали мы, что нам доведется здесь прожить 18 дней в ожидании австрийского парохода. Слишком много для Бейрута, несмотря на то, что нам очень покойно, хорошо в прекрасном доме Базили, что вид из окон на синее море, на горы лианские, на зеленые сады, обегающие город, чудно прелестен.
Я хотел воспользоваться этим временем, чтобы съездить в Дамаск, но Базили отсоветовал, стращая жарами. Между тем больших жаров еще нет, и я очень удобно мог бы съездить. Досадно.
Положение Бейрута чрезвычайно живописно. Ничего лучше в создании мира не придумано, как это слияние синевы моря с зеленью древесной. Прогулка по Рас-Бейруту - набережная по мысу вдоль моря. Рас по-арабски значит голова и мыс...
За полчаса от города роща De Pins. Прорезывающие ее аллеи навели на душу мою грустное воспоминание о Лесной даче. Потом спустились мы к реке, ныне маловодной, но зимой заливающей большое пространство. Ныне на ложе реки вместо воды растут во множестве кусты розового лавра. Кое-где густая зелень деревьев на берегу. Редко встречаешь на Востоке картины подобной сельской красивости и свежести. Для меня это лучшие картины.
Любителям грандиозного есть также здесь на что полюбоваться - величавым амфитеатром Ливанских гор. По берегу моря здесь и там встречаешь остатки мола, колонн, которые доказывают, что некогда рейд и набережная были хорошо и великолепно устроены. Говорят, что и теперь за несколько десятков тысяч пиастров можно бы исправить пристань и сделать ее безопаснее. Вообще Бейрут в других руках мог бы легко сделаться одним из лучших и приятнейших городов в мире.
Базили написал очень любопытное сочинение о Сирии. Он уже в Петербурге читал мне несколько глав из него, а здесь прочитал другие. В статистическом, историческом и политическом отношениях он очень хорошо знает этот край. Жаль, что в дипломатической нашей совестливости не позволяется ему напечатать это сочинение. Везде все обо всем пишут. С журналами и политическими трибунами тайна изгнана с лица земли. У нас одних нашла она себе убежище, как истина в колодце. Мы одни притворяемся, что ничего не знаем, ничего не видим. Всего забавнее, что наша молчаливость не спасает нас от общего нарекания, что мы во все вмешиваемся, во все пронырством своим проникаем и ценой золота покупаем все тайны всех государств и народов. Разумеется, излишняя болтливость и нескромность не годится, но есть пределы и гласности, и сокровенности.
Третьего дня провел я вечер у австрийского консула, славянской породы. Жена его пела, между прочим, романс Вьельгорского Любила я в немецком переводе. Музыка - язык всеобщий. Пушкина в Бейруте не знают, а Вьельгорский дома.
Тут был капитан австрийского военного парохода. Он везет из Алепа в Триест лошадей для императора. В Мадере и Лиссабоне видел он наши военные корабли и ставит их выше английских, особенно по исправности, скорости и точности маневров наших. Я полагал, что у нас недостаток в офицерах - и то потому, что у нас все стоячие флоты: негде им набраться навыка и практических сведений; просто негде натереться. Кронштадт, Николаев, Севастополь - дыры, где глохнет их деятельность и русская смышленость.
По счастью, узнал я, что городские ворота довольно свободно растворяются, и по вечерам брожу по берегу моря, прислушиваясь, как волны с плеском и шумом раздробляются о камни и скалы, коими усеян берег.
С грустью думаю, что проведя всего около трех месяцев в здешних краях, и из этого итога только 35 путных дней насчитывается в пребывание в Иерусалиме. Ни Назарета, ни многих других Святых Мест я не видал. Не увижу Дамаска. Это в моей судьбе: в ней ничего полного не совершается. Все недоноски, недоделки. Ни в чем, ни на каком поприще я себя вполне не выразил. Никакой цели не достиг. Вертелся около многого, а ничего обеими руками не схватил, начиная от литературной моей деятельности - до служебной и до страннической. Многие, с меньшими средствами, с меньшими способностями, с меньшим временем в их распоряжении, более следов оставили по себе, духовных и вещественных, более сотворили, изведали и более пространства протоптали. Впрочем, это во мне и со мною не случайность, а погрешность, недостаток, худое свойство моей воли, излишняя мягкость ее, которую не умею натянуть и которая свертывается при слабом прикосновении к ней мысли.
Есть картина Мурильо, изображающая мать, которая ищет в голове маленького сына своего. Она находится в Мюнхенской галерее. Сказать о ней Гоголю, если картина ему неизвестна, чтобы утешить его от нападений наших гадливых, чопорных критиков, у которых также, если поискать в голове, вероятно, найдешь более вшей, нежели мыслей.
3 июня. Вчера обедали у Базили бейрутский паша, французский консул с женой, французский доктор с женой, сардинский консул; все, кажется, люди порядочные и образованные, разумеется, за исключением паши.
У меня все в голове Дамаск и Бальбек вертятся и подмывают меня - и остается одна досада, что не попаду туда. Надобно было ехать дня два или три по приезде в Бейрут.
4 июня, воскресенье. В Бейруте встречаются женщины-единороги. У некоторых из них головной убор состоит из рога, серебряного или золотого, дутого в пол-аршина, если не более; сзади для равновесия, т.е. для того, чтобы рог не клонил головы, висят шарики довольно толстые. Рог прикрыт белой тканью, которая опущена по плечам. Женщины не скидывают убора и ночью, и спят с этим орудием пытки. И в семействах других князей жены носят этот убор. Любопытно было бы знать - откуда и как усвоился здесь этот странный наряд?
Вчера ездил я верхом в одно селение, часа за два от города, на первом приступе Ливанских гор. Прогулки в окрестности здесь очень хороши, роща пинов, когда еще более разрастется - древняя срублена - будет в жаркие дни лета прохладным и благодатным убежищем. Эти pins - облагороженные наши сосны и елки. Зонтичные pins a parasol очень живописны. Я видал их в римских садах. Кто-то сказал, что кипарисы похожи на свернутые зонтики, а те - на развернутые.
Вчера обедал у Базили французский врач Grimaldo, бывший при Ибрагиме-паше во время походов его. Теперь он в Сайде главным врачом центрального госпиталя. Он рассказывает много забавного про фантастический и дон-кихотский поход знаменитого Иокмуса из Иерусалима к Газе, где 18000-ный корпус турецкий едва не дал тяги при нападении 300 наездников из войска Ибрагима.