|
|
|
|
|
|
см. также стихи о Швейцарии >> Геопоэзия : Карамзин в Швейцарии- 16 - Граф Молтке и поэт Багзен теперь в Женеве. Они ездили на несколько дней в Париж и возвращаются опять в Берн. Багзен еще не женился и спешит к своей невесте. Граф с восхищением говорит о своем путешествии, о Париже, Лионе и проч.; но поэт говорит мало, потому что он весь свой жар истощает в письмах к Софии. Ныне ввечеру ходили мы прогуливаться, и я показывал им лучшие места и виды вокруг Женевы. Молтке, смотря на Белую гору, подымал руки, - громкими восклицаниями изъявлял восторг свой, - уверял, что он хотел бы жить и умереть на снежной вершине ее, и дивился тому, что никто из земных владык, для бессмертия славы своей, не вздумал намостить большой дороги от низу до верху сей горы, так, чтобы туда можно было ездить в каретах. Вы видите, что граф любит исполинские мысли! Датчане Молтке, Багзен, Беккер и я были ныне поутру в Фернее - осмотрели всё, поговорили о Вольтере и проехали обедать в Жанту, к "Созерцателю натуры", который принял нас с обыкновенною своей приветливостию. "Теперь вы окружены севером", - сказал я, когда мы сели вокруг него. "Мы многим обязаны вашему краю, - отвечал он, - там взошла новая заря наук; я говорю об Англии, которая есть также северная земля; а Линней был ваш сосед". - Каждого из нас по очереди сажал Боннет подле себя и со всяким находил особливую материю для разговора: с графом, которого дедушка был министром, говорил он о политическом состоянии Дании, с Багзеном - о невесте его, с Беккером - о химии и минералогии, со мною - о русской литературе и характере женевцев. Потом разговор сделался общим: Галлер был предметом его. С каким жаром великий Боннет превозносил достоинства великого Галлера! Тридцать лет любили они друг друга. Слезы несколько раз показывались в глазах нашего почтенного старца. Он сыскал письма покойного друга своего и отдал Багзену читать их; последнее, писанное Галлером за несколько дней перед его смертию, всех нас заставило плакать. Некоторые строки остались в моей памяти: вот оне: "Скоро, любезный и почтенный друг мой, скоро не будет меня в сем мире. Обращаю глаза на прошедшую жизнь мою и, полагаясь на благость провидения, спокойно ожидаю смерти. В сию минуту более нежели когда-нибудь благодарю бога за то, что я воспитай был в христианской религии и что спасительные истины её всегда жили в моем сердце. Благодарю его и за вашу драгоценную дружбу, которая служила мне утешением в жизни и питала в душе моей любовь к мудрости и добродетели... Простите, дражайший друг мой! Живите еще многие лета и просвещайте человечество; живите и распространяйте царство добродетели!.. Простите! В сию минуту душа моя к вам стремится: я хотел бы обнять вас в последний раз; хотел бы в последний раз слышать из уст ваших сладостное наименование друга; хотел бы словесно изъявить вам всю признательность, всю чувствительность моего сердца... Я оставляю детей: будьте им вторым отцом, наставником, покровителем, другом!.. Простите! Где и как мы увидимся, не знаю; но знаю то, что бог премудр, благ и всесилен; мы бессмертны! Дружба наша бессмертна!.. Скоро зашумит и подымется передо мною непроницаемая завеса - слава всевышнему! Простите в последний раз - рука моя слабеет - в последний раз называюсь здесь вашим верным, нежным, признательным, благодарным, умирающим, но вечным другом!" - С такими чувствами, любезные друзья мои, кончил жизнь свою сей великий муж - и да будет конец наш подобен его концу! - Боннет взял за руку Багзена и сказал ему голосом растроганного сердца: "Вы женитесь на внуке его: обнимите меня!" Тут слуга пришел сказать, что г-жа Боннет дожидается нас к обеду. Почтенный хозяин рекомендовал ей моих товарищей и, указывая на Багзена, сказал: "Он любим тою, которая нам столь любезна!" За обедом Багзен должен был рассказать хозяйке, каким образом он познакомился с девицею Галлер. Я хотел бы, чтобы вы послушали его. По-французски изъясняется он с трудом, но живость его слов и движений трогает душу. - В жару своем поэт наш заговорил было с Боннетом, но любезный старец, взяв его за руку, сказал ему весьма покойно: "Мой друг! я пифагореец и обедаю в молчании". Багзен замешался и замолчал, но г-жа Боннет просила его досказать. После обеда ходили мы прогуливаться. "В этой беседке, - говорит Боннет, - сочинял я предисловие к "Палингенезии"; здесь, на берегу озера, - первые главы ее; тут, под высоким каштановым деревом,- заключение "Созерцания природы". На чистом воздухе мысли мои бывают свежее". - Часы или минуты сочинения - те минуты, в которые душа его, божественным огнем согретая, предается быстрому стремлению мыслей и чувств своих, - называет он счастливейшими, сладкими, небесными минутами. Разговор зашел о стихотворстве, Багзен уверял, что он никогда уже не будет писать стихами1, потому что сей род сочинений есть совсем неестественный и мешает чувствам изливаться во всей их полноте и свободе. "Я отчасти согласен с вами, - сказал Боннет, - и признаюсь, что хорошая проза мне лучше нравится; но, может быть, для того, что я не поэт". - "Тот, кто в заключении "Палингенезии" написал: "notre Pere!.. notre Pere!., nous..."2, есть величайший из поэтов",- сказал Багзен и сею искреннею похвалою тронул чувствительного старца. Боннет называет Галлерову поэму "О происхождении зла" самою лучшею из философических стихотворений; хвалит также и "Essay on Man"3. Он любит и уважает Клопштока, хотя никогда с ним не видался. Мы пробыли в Жанту до пяти часов.
----- 1 - Однако ж недавно выдал он многие пиесы в стихах. 2 - "Отец наш! Отец наш!.. Мы..." (франц.). - Ред. 3 - "Опыт о человеке" (англ.). - Ред -----
Февраля 2, 1790
Аббат Н*, раздаватель милостыни при французском посольстве, играл важную ролю в женевских обществах. Он был довольно учен, знаком со всеми французскими славными и полуславными стихотворцами и прозаистами, остроумен, весел, забавен. От шести часов до восьми - время, в которое обыкновенно в вечерних женевских собраниях все без исключения садятся за карточные столы, - бывал он душою дамской беседы, загадывал загадки, шарады; рассказывал смешные и трогательные парижские анекдоты и тому подобное. "Любезный, милый аббат!" - говорили дамы, садясь за карты. В мире все подвержено перемене - и вдруг веселый, забавный аббат стал задумчив, печален, молчалив. В собраниях являлся он так же часто, как и прежде, но ролю играл совсем иную. Напрасно дамы хотели ввести его в разговор: ответы его были коротки, улыбки принужденны. "Что сделалось с нашим аббатом?" - говорили все знакомые с удивлением. Некоторые из приятельниц старались проникнуть d тайну; однако ж все опыты были безуспешны. Например: "С некоторого времени вы печальны, господин аббат". - "Я, сударыня? Может быть". - "Друзья ваши берут участие в вашей горести, хотя и не знают причины ее". - "Мне им сказать нечего". - "Позвольте в этом сомневаться". - "Как вам угодно..." - Одним словом, аббат молчал, и дамы наконец его оставили. Другой аббат, приехавший из Парижа, занял их своею любезностию.
|
|
Раздел Карамзин в Швейцарии > глава Карамзин в Швейцарии, фотографии, карты |
|
|
|
|