|
|
|
|
|
|
см. также стихи о Швейцарии >> Геопоэзия : Карамзин в Швейцарии- 17 - В сие время я узнал Н*. Ему было за сорок лет; однако ж по свежести лица, которая и от самой печали не увяла, всякий бы почел его тридцатипятилетним человеком. Вид был сумрачен и важен; глаза томны, - но в них блистали еще искры душевного огня. Несколько раз встречался я с ним в уединенных своих прогулках; несколько раз находил его сидящего под каштановыми деревьями на пригорке, откуда с правой стороны видны снежные Савойские горы, прямо - Женевское озеро, а с левой - синяя гора Юра, которая простирается до самого Базеля. Ему, конечно, место сие было так же любезно, как и мне. Задумчив, углублен в самого себя, смотрел он на увядающий дерн - уже приближалась зима - или на тихое озеро. Иногда садился я подле него и думал о друзьях своих. Оба мы думали и молчали. Секретарь посольства, проснувшись однажды в три часа за полночь, увидел огонь в комнате у аббата, которая от его комнаты отделялась одною перегородкою с стеклянною дверью. Ему захотелось узнать, что делает аббат... Он подошел к двери и увидел его стоящего на коленях перед распятием. Руки его были простерты к предмету, им обожаемому; сердечное умиление изображалось на его лице, блестящие слезы катились из глаз. Молодой секретарь никогда не был набожен, но в сию минуту почувствовал благоговейно и стоял неподвижно. Через несколько минут аббат встал, сел и начал писать. Секретарь лег опять на постель, но не мог заснуть. Свеча горела у аббата до самого утра. В девять часов вышел он из своей комнаты. Глаза его были красны, лицо бледно; впрочем, неприметно было в нем никакого беспокойства. Секретарь спросил у него, покойно ли он спал. "Очень покойно", - отвечал аббат и предложил ему идти прогуливаться. Они вышли на Трель, ходили взад и вперед около часа и разговаривали о погоде и тому подобном. День был праздничный, и аббату в десять часов надлежало служить обедню. Службу отправлял он с отменным усердием; после чего, не сказав ни слова, скрылся. Настал час обеда. Аббат не возвращался; настал час ужина, аббат не возвращался; прошла ночь, и его все еще не было дома. Поутру секретарь уведомил о том резидента. Послали спрашивать к знакомым, но никто не видал его. Послали, наконец, спросить о нем в караульнях. Часовой у Швейцарских ворот сказал, что аббат накануне в первом часу пополудни вышел из города. Спрашивали в окрестностях, но более не могли о нем ничего сведать. Все пожитки его и кошелек с луидорами остались в его комнате. "Аббат пропал!" - говорили в городе и, наконец, позабыли аббата. У него не было друзей! Он не имел того, что я имею! Там, где дикая Арва сливается с зеленою Роною, прогуливались два чужестранца и разговаривали о жизни человеческой. "Быстро, быстро течет она!" - сказал один из них, взглянул на стремительную Рону и увидел - несущееся тело; большой камень остановил его. Тело вытащили и узнали несчастный жребий аббата. Два месяца лежал он в воде. Глаз было совсем не видно; синее, размокшее лицо устрашало взоры чувствительного. В одном кармане нашли у него муфту, в другом - черную его мантию. Труп погребли в первом французском селении, верстах в трех от Женевы, без всякого обряда. Нет камня на могиле его - нет надписи. Страшливое суеверие бежит от сего места. "Тут лежит погибший", - говорят поселяне. Причина, для чего аббат возненавидел жизнь, по сие время неизвестна.
Женева, 28 февраля 1790
Не знаю, что думать о вашем молчании, любезнейшие друзья мои! С нетерпением ожидаю почты - она приходит - бегу, спрашиваю - и тихими шагами возвращаюсь домой, повеся голову, смотря в землю и не видя ничего. Все представляю себе - и возможности устрашают меня. Ах! Если вас не будет на свете, то связь моя с отечеством перервется - я пойду искать какой-нибудь пустыни во глубине Альпийских гор и там, среди печальных и ужасных предметов натуры, в вечном унынии проведу жизнь мою. Но, может быть, вы живы и благополучны; может быть, письма ваши как-нибудь пропадают - вот моя надежда, мое утешение! Сумрак и ясность, ненастье и ведро сменяются теперь в душе моей, подобно как в непостоянном апреле. - В самом печальном расположении принялся я за перо; теперь мне лучше. Через три дни, друзья мои, выеду из Женевы. Главное мое упражнение состоит теперь в том, чтобы рассматривать ландкарту и сочинять план путешествия. Мне хочется пробраться в Южную Францию и видеть прекрасные страны Лангедока и Прованса; но как я не думаю пробыть там долго, то вы должны писать ко мне в Париж, под адресом: "A Messieurs Breguet et Compagnie, Ouai des Morfondus, pour remettre a Mr. NN." Если же по отъезде моем получены будут в Женеве от вас письма, то г. Бьенц, любезный знакомец, мой, перешлет их ко мне. Живучи здесь, я часто досадовал на женевцев и несколько раз хотел описать характер их самыми несветлыми красками, но теперь, на прощанье, не могу сказать о них ничего худого. Сердце мое помирилось с ними, и я желаю им всякого добра. Пусть цветет маленькая область их под тенью Юры и Салева! Да наслаждаются они плодами своего трудолюбия, искусства и промышленности! Да рассуждают спокойно в серклях своих о происшествиях мира, и пусть дамы их загадывают загадки глухим баронам! Пусть все европейцы с севера и юга приезжают к ним на вечеринки играть в вист по гривне партию и пить чай и кофе! Да будет их республика многие, многие лета прекрасною игрушкою на земном шаре. Ныне поутру вышел я из города в глубокой задумчивости. Но мало-помалу меланхолические мысли рассеялись; взоры мои, устремленные на величественное озеро, тихо плавали на прозрачных зыбях его. Мне стало так легко, так хорошо! Воздух был такой теплый, такой чистый! На деревах порхали птички, махали крылышками и после зимнего молчания запевали радостные песни на ветвях, еще не одетых листьями. Дыхание весны возбуждало жизнь и деятельность в природе. Наконец в последний раз я был у Боннета и, говоря с ним искренно, открыл ему свое горе. Он сожалел обо мне, утешал меня - голос и глаза его показывали, что это сожаление, это утешение было непритворное. - Обещанные примечания к "Contemplation"1 я получил. Беккер (который, к великому моему удовольствию, едет вместе со мною) велел мне спросить у Боннета, когда он позволит ему проститься с ним? "Он ваш приятель, - отвечал любезный старик, - итак, во всякое время я буду рад ему". Какая душа! И как мне забыть его приветливость, его ласки! - Слезы не удержались в глазах моих, когда мне надлежало с ним прощаться. "Живите, - сказал я, - живите для блага человечества!" Он обнял меня - желал мне счастия, желал, чтобы вы, друзья мои, были здоровы и чтобы я скоро получил от вас письма. Милый, милый Боннет! философ с чувством! - Я затворил за собою дверь его кабинета, но он вышел и кричал мне вслед: "Adieu, cher К..., adieu!" - Боннет дал мне два адреса в Лион, к гг. Жилиберту и де-ла-Турету, директору и секретарю академии.
|
|
Раздел Карамзин в Швейцарии > глава Карамзин в Швейцарии, фотографии, карты |
|
|
|
|