|
|
|
|
|
Геопоэзия : Отдых в Тунисе- 11 - КАРФАГЕН Наконец мы увидели Карфаген. Мы покинули утром Радес; пересели в Тунисе, и вышли на маленькой станции; скучных туристов с биноклями не было с нами; на станции мы увидали лишь несколько скромных колясок, да несколько скромных арабов; мы взяли с собой одного; и без торга уселись в пролетку (здесь цены — по таксе). Кругом — ни села; зеленели травою холмы; чуть свежеющий ветер ее колебал; зачернела — распашка. И то — Карфаген. Карфаген еще ждет своего Мариетта, тая глубочайшие недра столетий: под травкою холмиков; так еще мало раскопок; вот здесь мимо нас проблестит из травы изразец; мы сошли перед тяжелым куском обсеченного камня; две мраморинки я любовно себе опустил в саквояж; они — теплые вовсе от солнца; то — мрамор позднейший: шестого или пятого века, — эпохи, когда молодой Августин, появившись сюда из провинции, стал упиваться риторикой цицероновой мысли, отдавшись страстям; протекает здесь чувственно первый роман Августина; здесь борется он со страстями позднее; здесь он отдается со всей прирожденною страстностью ереси Мани, вступая в ученые споры с приверженцем догмы Христа, здесь встречается с Фаустом, манихейским учителем, против которого уже после составлен трактат «Contra Faustum»; отсюда он едет в Италию, в Рим и Милан. Эти мраморинки, вероятно, собой украшали фронтон величавого здания в Августиново время. Откуда-то сбоку на нас набегает толпа голоногих мальчишек с камеями и с карфагенскими лампочками; мы их гоним; они продают, вероятно, подделки. Садимся в коляску; и — едем, кругом начинаются всюду осколки развалин; здесь все — поразрыто. Раскопки недавно велись интенсивно; подробности древнего Карфагена теперь установлены: улицы, виллы и храмы. А тридцать лет ранее не было здесь ничего: были холмики; вид открывался на море; здесь можно лишь мечтать о былом; но столетием ранее вовсе не знали, что именно здесь восставал Карфаген, что холм Бирзы есть холм Карфагенский, что два озерца перед морем — остатки пунических портов; на это впервые указано было по показаниям одного офицера, Шатобрианом (так, кажется). В 1875 году кардинал Лавижери настоял на раскопках; теперь установлено место для римского и карфагенского города; много работало братство ученых монахов на этих местах; и до сей поры здесь обитает коллегия белого братства; и белые братья отсюда заходят в Радес: оказать медицинскую помощь; в белейших хитонах и в пурпурных фесках, с крестом на груди, опираясь на палку, они обегают окрестности; многие среди них — археологи. *** Обращают внимание остатки огромного акведука эпохи пунических войн: он — обслуживал римлян; уже от обильной кровавыми розами Эль-Арианы (поселка) повсюду — остатки его; и — средь этих холмов; тут же — мраморы римских распавшихся виллочек в веющей зеленью плиты; и вот — следы цирка (арабы разграбили целость руин его: из карфагенского камня построен Тунис); тут же место мучений: бросали подвижников львам, обитавшим в обилии близ Карфагена когда-то: дорогу, ведущую от Карфагена к Тунису, когда-то украсили львами, прикованными цепями к столбам. Вот, в разрытом пространстве, — арена; а около углубленье (как бы коридор): это ход на арену от львиных припрятанных клеток; склонившись над входом из мест кругового партера, ленивые граждане видели бег разъярившихся львов: от прохода к арене; а вот — коридор (уже другой); здесь несли на носилках замученных; надписи на кусках балюстрады; и своды, и ходы; вот — текст одной надписи; он — заклинание: — — «Божество, хорошо заключи ты в темницу рожденного Фелицатою — Мавра. Пускай он не спит: ты лиши его сна, Фелицатова сына... О Ты, Вседержитель: во ад низведи Фелицатова сына, ты, — Мавра. О ты, повелитель Кампаньи, о ты, повелитель Италии, — Ты, власть которого простирается до болот Ахерузии, Ты низведи прямо в Тартар его; Фелицатова сына... свяжите, схватите и в цепи закуйте его, Фелицатова сына... сожгите все члены его, сердце, прочее все: все сожгите, что будет от Мавра, рожденного Фелицатой»... — — В одном месте цирка часовенка в память затерзанных львами; и в ней — небольшая колонночка с надписью: «Evasi!»... Вышли из цирка; мальченок пристал с амулетами; мы — покупаем: один, другой, третий; всего — не накупишь; мальченок, второй — пристает; мы садимся в коляску; араб уж на козлах; мы — тронулись дальше: холм Бирзы на склоне отчетливо разрешается в древнее кладбище... карфагенян: саркофаги; и — черные дыры в земле. Трехугольною острою крышкой отмечен пунический саркофаг; большинство из них — каменны; здесь в одном месте нашли кучу сваленных старых скелетов; впоследствии обнаружилось: это — все жертвы чумы, бывшей здесь; о ней много рассказано Диодором. Древности, здесь извлеченные, в трех находим пластах: тут арабские древности, относимые к средним векам (из эпохи святого Людовика, бывшего здесь); здесь — следы крестоносцев; есть древности Византии; но более — римских; остатки древнейшего Карфагена встречаются глубже всего, поражая изяществом. Вот — и сиденья, и сцена театра; вот — ложи; они сохранились вполне; вот — цистерны, или ряд полукруглых отверстий; в отверстиях, точно в пещерах, ютятся теперь бедуины (поселок); из рвани протянуты грязными лбами старухи; бедуинята бросаются к нам: — «Аа!» — «Бакшиш!» — «Но мы — далее!» Вот и музей; небольшой он; при входе с нас брат (белый брат) берет мзду; мы — проходим. Музей этот — частью раскинутый сад перед зданием скромных размеров, где стены уставлены глыбами пестрых сокровищ; часовня стоит посредине; она — в честь Святого Людовика, некогда здесь опочившего; статуи: вовсе безвкусны они; отразился упадок в них римского творчества: Гений, Виктория (т. е. Победа). Победа имела свой культ в Карфагене: пространство музейного садика — место, где храм Эскулапа увенчал римский Акрополь; а раньше стоял здесь пунический храм; во втором еще веке разрушен был он; стены садика — в досках; на досках ряд надписей (все — по-латыни); под стенами — множество римских амфор; отступя же от стен, — возвышается ряд саркофагов (пунических); многие — малы; господствует мнение, что в них прежде таился лишь пепел сожженных; 300 отроков, 200 младенцев, принес Агофокл в жертву богу Молоху во время осады пунической крепости римскою армией; множество малых гробов указует на множество душ, здесь сожженных когда-то; вон — целая горка их. Входим внутрь здания: можно ли все осмотреть в один день? Мне бы надо недели просиживать здесь — так здесь все интересно; в двух, в трех малых залах рассыпана бездна сокровищ; хотя бы пунический зал, где все мелочи ярче томов нарисуют картину древнейшего быта. — «Carthago, Carthaginis, Carthaginiensis» бывало твердим гимназисты, не ясно себе представляя конкретно, что есть тот «Carthago»; потом прочитаем мы все у Флобера в «Саламбо»; ряд пышных картин возникает в сознании а la Семирадский; и мы — не вживаемся; после обзора музея, теперь мне отчетлив «Carthago». Вот ряд безделушек: я тоньше работы не видел нигде; все — ручная работа; ее разглядеть можно в лупу; сгибаюсь к стеклу, чтобы увидеть всю нежную прелесть легчайше слиянных линейных мелодий камней ничтожных размеров; градация линий слагает симфонию быта и вкусов далеких столетий (камея, амфорочка, малый резной амулетик, смех рожечки, змейки, точеная ручка ножа) — на пространстве аршина, который вы можете изучать целый месяц — весь быт Карфагена кричит еще ярче, чем в ярком романе Флобера; вот — столик с браслетами (хватит на месяц!); вот — стол ожерелий (каких!). Карфагенская мелочь вещей изощренней египетской (много я видел последней в булакском музее в Каире); но более прочих влияющих бытов Египет сказался на них; есть в фигурочках, статуэтках — от жеста Изиды; а вот — плоскокрылые коршуны; нечто в них есть в египетских реющих ныне еще над Каиром, а вот — не египетский хохот головки камеи; в Египте фигурки, камеи таинственных лиц не смеются: чуть-чуть улыбаются, как... Джиоконда; здесь рты они рвут: от сплошного какого-то хохота; хохот камней почему-то напомнил кровавые оргии злого Молоха. Вот — перл: это — крышка от саркофага, почившей, должно быть, прославленной жрицы; изображение жрицы — на крышке; в изображении лика есть что-то от Греции; восстает VI век, вот — надгробная крышка; следы стертой краски на ней; и под ней — саркофаг; в саркофаге же — кости: нетленные кости прославленной жрицы. Танагрские статуэтки: и блюда, и утварь; вот — бритвы с резьбою на ручках; прочел я: такие же точно ножи, той же формы, со схожей резьбою — ножи боевые свирепого танганайского негра; теперь в него, может быть, брызнула капля погибшей культуры; другие же брызнули капли — куда? Вспоминаем мы здесь, что цвета, нам пестрящие взор — ярко-синий и желтый: орнамент арабский Тунисии их повторяет; случайно ли это? Не знаю, но знаю, что брызги разбитой культуры на северо-западе Африки, точно осколки стекла, здесь и там, через зелень позднейшей пробившейся жизни блистают отчетливо; и — желтосиний орнамент Тунисии, верно, неспроста — такой желтосиний; неспроста мальтийским крестом увенчали щиты туареги; неспроста венчает отчетливый крест туарегский кинжал. *** Просветленные мыслью о связи культуры, мы выходим наружу: выходим из садика; вон — Захуан, вон — вершина Двурогой горы, а вон — Пратес (per rates): наш милый Радес; и лазурен, и светел нам веющий свежестью день; в ясном воздухе слышатся ярко чеканные речи бессмертной латыни: «Carthago»... «Carthaginis»... Все — опрозрачено: дальше — садимся в коляску; и — катим; дорога врезается в рыжий песчаник: колеса хрустят; омыляются лошади липкою пеной; их бег тяжелеет: крутеют подъемы; зеленые холмики валятся на плечи — вниз, опадая, как будто разгладясь у моря; меж ними присел Карфаген; море, рытвины, цирк и театр — нам отсюда являются в той же плоскости; а голубые эфиры бьют в грудь, упадая с верхов; улыбаясь друг другу, отходим в восторг вознесений: в волне бледно бьющих зефиров как будто отметилось что-то воздушное, спускаясь, медленно крепнет; едва различимая линия тихо толстеет; она осаждается в воздухе образом тонкотелого минарета; другая такая же линия — явственней: то — полукруг, белый-белый — далекого купола. Боголюбы 911 года. Брюссель 912 года
|
|
Раздел Отдых в Тунисе > глава Отдых в Тунисе, фотографии, карты |
|
|
|
|