|
|
|
|
|
Геопоэзия : Для реферата о Тунисе- 12 - СИДИ-БУ-САИД Минарет, минарет, минарет; куполок, куполок; полукруглая линия купола, купол на белом сверкающем каменном кубе, — весь белый, сверкающий; белые кубы домов среди рыжих песчаников ярко стреляют в глаза белизною; и — падают с выси на нас полукругом, отчетливы тенью сквозной осиненные впадины уличек, пересеченных густеющим золотом солнца; все то, приближаясь, твердеет; линейные плоскости вот, обступя, наливаются тяжестью камня; пространством тяжелым становится стая домов, розовеющих явственно в солнце своими боками; и явственно впадиной двери, окна, тупичка, перегиба, прохода они просинели. Давно наблюдал с плоской крыши Радеса чуть видную белость высокого мыса, которым свергается Африка в море; та белость — Сиди-бу-Саид; в этих кряжах живут богачи; много мавров здесь водится; двери домов — изощренней; когда же приблизившись к дому, его белизна, как нигде, рассечется на ткань кружевеющих здесь изразцов; то — изящный квадрат безоконного бока исходит блистающей вязью зелено-синеющих цветиков с вкрапленным кармином розы, блистающим глянцем; то очерк дверного квадрата с зеленою дверною подковою блещет затейливо медными бляхами; та чешуя мелких блях покрывает подкову дверей, посредине которых литое, витое кольцо; по бокам — две колонки; над дверью ритмично идет полукругом отчетливая изразцовая полоса синерозовых глянцев на белом, слегка розовеющем выступе дома; а выше — решетка окна зеленеет и из нее над подковою двери свисают цветы. Такой дверью выходят дома на ступенчатость улички; выше над ней — перегиб, как бы арка орнаментов; видишь под аркою ты продолженье ступеней; и видишь зареющий блеск: прозарел минарет и мулла призывает к молитве; под аркой, у входа в кафе, на ступенях пышнеет араб лепестками плаща, в высочайшем, как митра, тюрбане, окрученном яркою золотою веревкой; ты видишь, что нет гондуры на арабе; он весь перекручен под белым плащем белой шерстью; и он — розовеет, как домики; это, наверное, мавр, обитатель поселка. Коляска осталась внизу: поднимаемся в белых пустынях крутеющей улички; сбоку пролеты — в просторы; над кручей — перила; под кручами — пена грохочущих волн; я — прекраснее места не видел еще; весь Радес — только проза перед этой поэзией красочных линий и звуков; идя по ступенчатой лесенке, кажется нам, что мы шествуем в небо; уже голубеет душа; не сквозные ли наши тела? Но — дома расступились: перед нами — площадка; наверное, здесь высочайшее место окрестностей; ярким узором кровавых полос изразца — над перилами (где-то внизу) разблисталось кафе ниже вьющейся улички; сверху накрыло то все голубое раздолье; а спереди — небо, море воздушно слились; в это все убегает маяк; мы отсюда его наблюдаем: кровавое око нам видно в Радесе; он — вертится: раз-раз — мигнет; и потом — не мигает; в то время белеющий сноп его падает в море и снова — раз-раз — подмигнет. Закрутили налево обрывины, мысы и вдавлины береговых очертаний до самой Бизерты, направо — тунисский залив; и мыс — Добрый, бросающий сноп с маяка, освещающий тракт пароходов, бегущих от Гибралтара к Суэцу; а сзади — сливается лентой залив, расширяясь над нами на десять и более километров; едва там мутнеет Тунис, едва виден Радес; но малиновый вечером верх Захуана все так же отчетлив; Сиди-бу-Саид весь под нами; под ним — провалились все карфагенские холмики; пятнышком белым едва видим нам карфагенский собор; море — с трех сторон хлопает; гребни, шипя, неустанно дымеют соленою влагой. *** Сиди-бу-Саидом кидается Африка в море; за морем — Европа; Европе подставил бурнус от нее отвернувшийся мавр; знает он; заскрипит колесо на сиди-бу-саидском подъеме; и тащит — неверных к утесу, с которого старый маяк, как циклоп, одноглазо уставится в волны, бросая снопы бриллианта в кипенье воды; но он знает еще, что от Сфакса, Гафсы, Суз потянутся толпы паломников с яркими стягами к чистым костям марабу, опочившего здесь; в его честь понастроены все эти пальца мечетей; село богатеет доходом с паломников. Кто марабу? *** Помнит верно неверный: им чтимый король покидал берега нечестивой Европы когда-то с отборнейшим войском; расправила крылья косматая стая судов, нагруженных конями, оружием, множеством воинов, с крупным крестом на руке или груди; их Людовик Святой всех повел на Тунис; здесь в холмах Карфагена, надолго раскинулось станом неверное войско, боясь нападать на Тунис; но чума загуляла в палатках ленивого крестоносного войска; и умер Людовик Святой от чумы. Так расскажет неверный; но это — не так. Для арабов часовня Людовика — ложь и обман, если только не глупость неведенья; так было дело: Людовик король был правдивый и честный владыка; и оттого он задумался долго перед белым Тунисом, не смея напасть на Тунис; размышлял он о верах; открылось ему перед боем величие магометовой веры; сомненья одолели его; затворялся в палатке король, изучая Коран; некий опытный муж, тут прослышав о думах Людовика, храбро предстал перед ним, держа славные речи о вере; Людовик им внял; он склонился к Исламу; покинувши тайно палатку свою, он исчез с правоверным учителем веры, нет, он не погиб от чумы, но он хитро себя подменил, положивши на ложе свое зачумленного воина; гяуры верили в смерть его; страх охватил их войска; неудача постигла поход. Между тем обращенный король научился пяти омовеньям; и — прочим обрядам; прожил он года в полном здравии, день ото дня становился святей и мудрей; он стал под конец своей жизни святым марабу, прославленным целой Тунисией; толпы стекались к нему, как стекаются ныне к костям марабу из Гафсы, Кайруана и Сфакса — процессии с пением, с боем там-тама, с развернутым знаменем, на котором красуется красный изогнутый серп со звездой. Марабу — есть Людовик Святой: и в Сиди-бу-Саид все знают про это. Не знают — неверные... Здесь, в вышине, окруженные с трех сторон морем, передаем мы друг другу слова мусульманской легенды, напоминающей нашу легенду о Федоре Кузьмиче, под личиной которого кончил свои фантастические дни Александр Император. Пора и домой: опускаемся вниз по ступенчатой уличке, быстро садимся в коляску; и — катимся вниз, к Карфагену, минуя его; проезжаем попутно безвкусную Марсу, где бей коротает все время (теперь в Гаммам-Лифе он); Марса не помнится мне; проезжали ее мы уж вечером; сумерки падали; ночью мы были в Тунисе; с последним же поездом мы возвратились в Радес; нам светила луна; и плутая средь уличек, увидели тени мы белых бурнусов; и слышали гарканья их из кафе: араб спорил с арабом, проклятьем оглашая село, во тьму кинулся спорщик; бурнус, распростерши огромные крылья, как лебедь, понесся в пространства луны. Еще долго в ту ночь мы сидели на крыше, смотря, как прозрачняся дымом, в луне обозначились мороки бирюзовых пространств, кружевеющих призрачно очерками куполов, белых стен и оград, через которые бледно в луне низлетали соцветья; пурпурные в солнце; там с крыши далекого домика, скрытой стенами, куда, как мы знали, выходит гарем по ночам, раздавалось пение; улыбалась в луне там косматая роща оливок, как бы под покровом сплошной оловянной бумаги; песчаные косы залива — белели, сребрели; оттуда, где были сегодня, от дальнего горного выступа медленно даль прободало кровавое око; моргнул циклопический глаз маяка; и — сомкнулся; еще и еще; и — надолго сомкнулся. Так трижды моргает на нас карфагенский маяк; и — смыкается око; мы видим лишь дальние светы снопа — где-то там, на волнах, когда око не смотрит. И — снова моргает: и еще, и еще... *** Средь цветов, в полосатых (и желтых, и красных) шелках Ася тихо поникла над чаем; Людовик Святой не дает ей покоя; а я, закрыв голову шарфом, я — вижу отчетливо древние образы; старый «Carthago» встает и я слышу: — «Carthago delendaest»... Нет не «delenda»: ничто не угаснет. Вот брызнули лучики грелки; метнулась сень зайчиков в розовых розанах пола; задумчивость, радость и сказки и песня араба, унывно гортанная; издали; Африка нас поглощает, Европа свернулась комочком; приподымаются издали нам — Тимбукту, Диэннея, Канкан, павший город великого Самори; и предносится взору великая, африканская Франция. Брюссель 912 года
|
|
Раздел Для реферата о Тунисе > глава для реферата о Тунисе, фотографии, карты |
|
|
|
|