см. также путевые стихи >>
-
16 -
АЛИ ДЖАЛЮЛИ
Мавританское здание с пестрым подъездом, с живой, с поющей водою в саду, с антилопами:
— «Чей это дом?»
— «Джалюли».
***
Среброствольная роща оливок; над нею — зоря; величавый старик, опираясь на палку, плывет на зорю; в ветерок заплескал бирюзовый отлив гондуры; незапятнанно чистый бурнус за плечом шевелит своим краем под белой повязкой, отчетливо сжавшей чечью, под которой умнейшие очи впиваются в зори; и чешутся ветром седины в атласы сквозных, нежнорозовых прорезей; тихо проходит в оливки...
— «Чья рощица?»
Снова ответ:
— «Джалюли»...
***
Из поющего птицами сада пестреют колонки, блестят изразцы; антилопа метается в клетке испуганным рогом:
— «Чей сад?»
— «Джалюли»...
***
Кто такой? Или верней — что такое? Быть может, не имя, а форма ответа, «киф-киф», или «емши»?
— «Кто такой Джалюли?»
— «Вы не знаете? Бейский министр; был он первым в Тунисии; умер уже с месяц: настроил в Радесе дома, накупил себе рощи оливок, сады разводил; и вот — умер».
***
Люблю старика в бирюзовой, сквозной гондуре; «бирюзовым арабом» зовем его с Асей; о нем я писал уже; он — наша склонность; при встрече и он дозирает внимательно нас:
— «Кто тот гордый старик?» — раз Ася спросила у М. Epinat.
— «Джалюли»...
— «Но он умер»...
— «То умер министр; это брат его, старый Али Джалюли; тут — история целая, вроде, как сказка» — и он усмехнулся.
— «Вчера еще вот он был беден, у нас занимал, — не без гордости вновь усмехнулся М. Epinat, а сегодня — богач: Джалюли был бездетен; громадная часть состояния ныне Али и детей его».
— «Так почему же покойный министр допускал, чтобы брат его бедствовал»...
— «Сам же Али виноват; он — не брал ничего: от детей и от брата».
— «?»
— «Его-то ведь дети — каиды; один — кайруанский; другой — каид Сфакса; он смолоду сам был каидом; он сам был бы первым министром у бея, который его уважал, да... пришлось вот, бежать ему: он укрывался в Сицилии; земли и деньги его отобрали в казну».
— «Почему?»
— «А вот видите», — тут затянулся М. Epinat едким дымом коротенькой трубочки, — «он — патриот: до сих пор он горюет о том, что Тунисию мы оккупировали; но винит во всем бейскую власть, разорившую берберов; он с братом бея во дни своей юности тайно составил решительный заговор; целью их было: низвергнуть тогдашнего бея; но заговор этот открылся; брат бея был вскоре отравлен; Али же — бежал; укрывался в Сицилии он до занятия нами Тунисии; смерть бы ему угрожала; впоследствии он возвратился; но жил вдалеке от двора, разумеется; и разводил виноград на скромнейшем участке земли, как простой сельский бербер; сыны его знатны у бея, а он... он — в опале, конечно».
— «Теперь он — богач: ну, не сказка ли?» — так в заключение мне улыбнулся М. Epinat; мы ему улыбнулись в ответ; мы давно полюбили Али Джалюли, проходившего сказкой Гарун-аль-Рашида в зорю: из оливок.
Каир 911 года
ЗНАКОМСТВО С АЛИ ДЖАЛЮЛИ
Уже перед самым отъездом и мы познакомились с милым Али Джалюли; мы вернулись с полей, пробираясь по площади; перед «Bureau de Tabac», заболтавши с М. Epinat, Джалюли опустил снеговейную бороду в шелесты розовой прорези в бирюзовом отливе хитона, склоняясь тюрбаном; и — пальцами тер переносицу носа; а просини ясных ласкающих благожелательных глаз устремились на нас; он М. Epinat показал головой в нашу сторону, что-то спросил; и М. Epinat нас окликнул:
— «Monsieur Bougayeff», — так меня называл, — «вы хотите пойти побеседовать с нами в «Bureau»: вот Али Джалюли очень хочет спросить вас о чем-то».
Подходим: знакомимся; входим в табачную лавочку; чем-то польщенная очень Madame Rebeyrole переводит цветистые речи Али:
— «Я вас знаю давно», — говорил мне Али; поднимая синеющий взгляд и играя точеными пальцами с белой лопастью... — «знаю давно: мы видимся часто на наших прогулках».
Стараюсь и я быть цветистым:
— «И мы знаем вас: мы справлялись про вас у М. Epinat.
— «Как и я» — величаво кивает Али, — «и прекрасно: мы знаем друг друга; теперь — познакомимся; вам же могу быть полезен я знанием мест и людей; я вам дам адреса, указания, справки, надеюсь, вы будете здесь разъезжать, посещая местечки Тунисии; вам адреса пригодятся».
— «Мы — тронуты: жаль, что должны мы уехать».
— «Как? Как? Уезжаете?» — брови Али поднялись удивленно, — «не нравится вам в нашей бедной Тунисии? Вам неудобно в Радесе?»
«Напротив: прекрасные эти места удержали нас дольше, чем следует; мы бы должны жить эту весну в Италии, а вот теперь отплываем в Египет».
— «Надеюсь, вы скоро вернетесь из странствий, или из дальней России: в наш скромный Радес».
— «К сожалению, может быть, мы не вернемся, но всем мы расскажем, какие цветут миндали здесь, как воздух Радеса целебен, какие достойные люди живут здесь; и наши друзья, вероятно, приедут сюда».
Тут Али Джалюли, наклонив седины, помолчал; и отчетливо вскинувши бледный, высокий свой лоб, произнес величаво он возглас, который не сразу обдумал:
— «Да будет судьбой освещен их приход».
Так напыщенно мы говорили за кофе, которым старик Джалюли пожелал угостить нас; прощаясь, он нас пригласил к себе в дом; приглашая меня, он оказывал честь мне (мужчины не вхожи к женатым); Али Джалюли в этом смысле, быть может, как житель Сицилии, некогда уж не считался с обычаем; вот он любезно простившись, поплыл тиховейно к закату; и вот бирюзовый отлив голубой гондуры колебался по ветру чуть-чуть; колебались, легчая, белейшие складки бурнуса; и в розовый шелк опадали пушистые пряди сребрейших седин.
Больше я не увидел его.
***
Ася — видела; я — задержался в Тунисе в назначенный день, покупая билеты до Мальты; описываю посещение Али со слов Аси: —
— в назначенный час, взяв Madame Ребейроль переводчицей, Ася пошла к старику; у старинных ворот мавританского стиля их встретил слуга; ввел во внутренность сада с фонтаном и пальмами; из-за зелени было им видно: Али Джалюли, восседая на корточках под колоннадой веранды, нас ждал очевидно; когда уже гости прошли половину заросшего сада, Али, приподнявшись с подушек, пошел им навстречу; взяв Асю за руку, он тихо поплыл изразцами в свои изразцовые комнаты, где средь арабских вещей возвышалась резная постель колоссальных размеров, и рядом с которой стояло пестрейшее низкое ложе; Али Джалюли показал ей серебрянный кованый ящик старинной работы, сказавши:
— «Коплю я приданое дочери: в этом вот ящике».
После провел он гостей мимо комнат, увешанных сплошь кайруанскими тканями (здесь по стенам все стояли диваны); в простенках блистал ряд зеркал (из Венеции); здесь в этих комнатах, встретила Асю доверчивым поцелуем дочь старца; ей было всего лет четырнадцать, но ей казалось лет двадцать; ходила она в шароварах широких и пестрых; Али Джалюли называл ее Асе «невестой»; она повела за собою Madame Ребейроль, Асю — на пестренький внутренний дворик с фонтанами (сам же Али Джалюли не пошел), где их встретила старая размалеванная арабка: в шуршащих атласах (жена Джалюли); засыпали они градом быстрых вопросов порой... деликатного свойства, совсем не стыдясь; разговор протекал в ритуале арабских приличий.
Потом снова вышли к Али; отпустили гостей с неподдельным приветом и пышным почетом хозяева дома.
***
Я помню Али: вероятно теперь он владелец домов и садов, и полей, и маслин: в Кайруане, в Радесе, в Тунисе, еще где-то — там (часть наследства министра теперь перешла к нему); может быть, тот, кто без нас поселится в Радесе, как мы будет спрашивать:
— «Чья это башня?»
— «Али Джалюли».
— «Эти рощи?»
— «Али Джалюли».
— «Чьи сады с антилопами, где так лепечут фонтаны?»
— «Али Джалюли».
И, может быть, как мы, на заре он увидит плывущего ясного старца во всем бирюзовом, с чуть-чуть розовеющей грудью, овеянной белостью чесанных мягких волос; и он спросит:
— «Кто этот торжественный старец?»
— «Владелец домов, и лесов, и садов, и фонтанов: Али Джалюли».
И засмотрится новый, неведомый нами жилец нашей башенки в лопасти рвущихся пальм, под которыми шествует старый Али, где он сыплет пригретые весенним светом зерна щебечущим птицам, или важно несет сладкий корм серорогой, метущейся в клетке своей антилопе.
Покажется темнозеленый таинственный всадник из рощ — сторож рощ; и в косматую гриву оливок уйдет он конем, и поднимется миртовой, пышной аллеей он вверх; и — увидит: пятно голубое далекого моря, да рой парусов, да лиловую гору; быть может, увидит он сверху: за белой стеною, в павлиньих хвостах изразцовых веранд, под витыми колонками на кайруанской подушке, сидящего с синим кальяном... Али Джалюли. Да сияют ему золотеющим пурпуром счастья радесские дни, как сияли они нам безоблачно: десять недель...
Каир 911 года