|
|
|
|
|
Геопоэзия : Белый и Тунис- 3 - КАЙРУАН Облупленный, жженый стоит Кайруан, — не как белый надменный Тунис, молодеющий, напоминающий бледного мавра в роскошном тюрбане; он «ветхий деньми», непокорный, подставивший спину Европе, глядящий расширенным, воспаленным болезнями глазом в Сахару, зовущий к себе... не Тунис: Тимбукту; презирающий озеро Чад, где еще все кишит бегемотами. Не велико расстояние от группы домишек до стен; мы легко пробежали воротами, влившись в дорожку бурнусов; и вправо, и влево от нас черно-белые росписи стен записали орнаментами; здесь черно-белые пестрят повсюду; а краски Туниса — зеленые, желтые, синие; там сплетаются линии в цветики, в дуги, в стебли; здесь — более шашечек; здесь и толпа — чернобелая вовсе; как флер, чернобелые пятна людей вместе с дугами, клетками, шашками стен полосатят глаза похоронно; вот черные, белые шашки на мощной дуге обращенных ворот; приглашающих в крытые «сукки» (базары); вот — черные, белые полосы под куполами мечетей; в Тунисе арабка закутана в снежени шелка; а здесь, в Кайруане, чернеют шелка на ней; всюду из белых бурнусов чернеет пятно залепетавшего негра (суданца), пропершего тысячи верст караванными трактами; караванные тракты отовсюду ведут в Тимбукту, посылая сынов Тимбукту, чтоб они чернобелыми пятнами зычно бродили под черной и белою росписью шашечек. Много колонок, которые перетащили арабы с ближайших развалин; развалины — римские; римской колонкой обставлены; стены домов, все подъезды, ворота, балконы, которых так много, мечети; стена — безоконна над ними на два этажа; выше — купол; меж ним и стареющим надоконным карнизом зачем-то стоит колоннада, на выступе; и проветшала откуда-то сбоку опять капитель; и в лавченке, где дряхлый купец утонул в кайруанских коврах, и в кафе, и на дворике, где вы, просунувши нос, затерялись, — колонки, колоночки, более полутысячи их расступились рядами на мощном квадрате двора кайруанского храма; сто восемьдесят мечетей пылятся средь улиц; колончаты — все. Вот — наполнена площадь верблюдами; сплющили нас, все — горбы; и — грифиные, гордые морды; кладу на одну свою руку; она — как отдернется; недовольна — чего еще доброго плюнет со злости; мы — прочь; и бежит, что-то крикнув на нас, недовольный хозяин верблюда; все стадо вскочило (верблюды лежали); и вот голенастые ноги зашлепали прочь на мозолях; и все потемнело от пыли; и мы — задыхаемся. Славится город верблюдом; особое здесь воспитание он получает; становится он драчуном (бой верблюдов я видел уже); и верблюды пасутся средь жареных кактусов, где-то за городом; щиплют желтеющие корни когда-то здесь бывшей травы; и сухие колючки жуют; вечерами горбатыми стаями полнятся улички; раз набежала на нас одна стая, затерлась десятком шерстяных боков об одежду мою; плыли тощие остовы, гордо возвысясь горбами, на нас повернувши лениво мешки волосатых зобов; проходили линючие самки; висели клоки на протертых боках; пробежал верблюжонок, дрыгающий ножками с выспренной мордочкой, жалко мигающей; прыгал подкидистый маленький горбик. Прилавки лавченок пестреют приятными пятнами, кожами; желтые туфли повсюду; и — лавочки, лавочки; это — базары; мы топчемся; долго ломают нам локти — бока, грудь и спину; суданец в синейных штанах чуть ее не сломал; и как все характерно: как мало Туниса! Базары давно превратились в Стамбул — в плохие пассажи; в ряды; и в них запада нет; и восток — выдыхается; черный Каир переполнен базарами; но не ищите в Каире Египта; сирийский бурнус, ткань Кашмира, кавказский кинжал, испанская ваза, божок из Китая, коробочка скверных серых сигареток из нашей Одессы увидите вы на каирском базаре; и только не встретите вы одного: характерно каирского; в Иерусалиме базары пестры, но в изделиях нет благородства: Дамаск посылает товары свои; грубоваты они; в Кайруане базар — кайруанский; здесь множество местных вещей; оттого провалились мы в них среди глянцев, курильниц, шерстей и шелков; я купил себе сельский бурнус, заплатив всего-навсего франков пятнадцать. Наш друг проводник, по прозванию «Мужество», весело так запахнувшись в свою гондуру, под стремительным солнцем пописывал дуги коричневым носом, ломаясь летучей тенью на желтых и белых стенах, исходя остроумием, кланяясь быстро с купцами, стреляя запасы знаний мне в ухо: — «Вот видите — дом». Мавританское здание с черной и белой росписью, с каменным малым балконом, которого крышу подперла типичная коринфская капитель. — «Вижу дом». — «Важный он...» — «Чей?» — «Живет здесь полковник»... — «Какой?» — «Да французский полковник; он — бывший полковник; в Париже живут его близкие; так у него целый дом»... — «Да зачем же он здесь?..» — «А он принял Ислам»... И — надменно скрестив свои руки, наш «Мужество» смотрит на нас; на лице — торжество. — «Почему же принял он Ислам?» «Потому что он верит, что вера, которую мы исповедуем — правая». — «Вот как?» — «Прекрасной души человек: убежденный; его можно видеть в мечетях; его уважают у нас»... Мы молчим, озираясь на дом: — «Он женат на арабке; и дети его — мусульмане; каид — его чтит; население — любит его». — «А вот этот вот дом» — мы киваем на дом с превосходной верандой, подпертой колонками; росписи в чашечку (черное с белым) — на арках, колонках, над дверью. — «А здесь проживает каид». И позднее с отцом его мы познакомились; он из фамилии чтимой весьма: Джалюли. Его дядя есть байский министр, — что ли Витте Тунисии. — «Я покажу, как здесь делают коврики»... — «А?» — «Вы хотите?» Мы кружим в сплошных закоулках; араб бьет в кольцо перед дверью; за дверью же женский, приятный, совсем не испуганный голос; переговоры; и — дверь отворяется; прячется кто-то за дверью: — «Идите, а я постою у дверей, мне — нельзя»... Мы заходим; арабка с открытым лицом, очень статная, с татуировкой на коже ведет меня в комнату; девушки в комнате тихо сидят на ковре — над ковром, заплетая в него прихотливые нити; старуха — комочек, совсем шоколадный, — корячется в тень из угла; мы глядим на узоры ковра: прихотливы, затейливы, пестры; уверенно, быстро, без всякой модели плетут две арабки, а третья — взирает на нас. — «Не боитесь вы спутать рисунок?» — спросила жена; но арабка смеется; и — знаками, частью вставляя слова кое-как в разговор (по-французски), она объясняет, что держит рисунок — вот здесь: в голове. Мы — выходим; наш спутник сидит на припеке, на корточках, нас ожидая; увидев, — мгновенно взлетает; и быстро влечет — в лабиринт закоулков: — «Но отчего не закрыта арабка» — к нему пристаю я. — «Зачем быть закрытой ей; дома она; а мужчина не вхож к ней; как видели, я оставался наружи». — «Но я же: я был на дому? Я — мужчина»... — «А, это другое у нее дело; турист вы, случайный проезжий, женатый при том; и — с женой; говоря откровенно не вы заходили к арабке, жена заходила; а вы, так сказать, контрабандой прошли; ничего, ничего; вы — турист; и на днях уедете; если бы жили вы здесь, в Кайруане, то вас не пустили бы в дом». — «Как они обучаются здесь ремеслу?» — «А — их учат; потом — заставляют рисунки выдумывать: видите», — наш проводник показал на ковры, — «те ковры — все ручная работа; их делают так, как вы видели; все же рисунки — придуманы; это арабки работают; наш Кайруан поставляет ковры для Туниса; и даже — Парижа». Воистину здесь, в Кайруане торговля — кипит.
|
|
Раздел Белый и Тунис > глава Белый и Тунис, фотографии, карты |
|
|
|
|