см. также стихи об Америке >>
-
36 -
КАК Я ЕЕ РАССМЕШИЛ
Должно быть, иностранцы меня уважают, но возможно и считают идиотом,- о русских я пока не говорю. Войдите хотя бы в американское положение: пригласили поэта,- сказано им - гений. Гений - это еще больше чем знаменитый. Прихожу и сразу:
- Гив ми плиз сэм ти! {Дайте мне, пожалуйста, стакан чаю.}
Ладно. Дают. Подожду - и опять:
- Гив ми плиз... Опять дают.
А я еще и еще, разными голосами и на разные выражения:
- Гив ми да сэм ти, сэм ти да гив ми, - высказываюсь. Так вечерок и проходит.
Бодрые почтительные старички слушают, уважают и думают: "Вон оно русский, слова лишнего не скажет. Мыслитель. Толстой. Север".
Американец думает для работы. Американцу и в голову не придет думать после шести часов.
Не придет ему в голову, что я - ни слова по-английски, что у меня язык подпрыгивает и завинчивается штопором от желания поговорить, что, подняв язык палкой серсо, я старательно нанизываю бесполезные в разобранном виде разные там О и Be. Американцу в голову не придет, что я судорожно рожаю дикие, сверханглийские фразы:
- Ес уайт плиз файф добль арм стронг... -
И кажется мне, что очарованные произношением, завлеченные остроумием, покоренные глубиною мысли, обомлевают девушки с метровыми ногами, а мужчины худеют на глазах у всех и становятся пессимистами от полной невозможности меня пересоперничать.
Но леди отодвигаются, прослышав сотый раз приятным баском высказанную мольбу о чае, и джентльмены расходятся по углам, благоговейно поостривая на мой безмолвный счет.
- Переведи им, - ору я Бурлюку,- что если бы знали они русский, я мог бы, не портя манишек, прибить их языком к крестам их собственных подтяжек, я поворачивал бы на вертеле языка всю эту насекомую коллекцию...
И добросовестный Бурлюк переводит:
- Мой великий друг Владимир Владимирович просит еще стаканчик чаю.
Ладно.
Дома отговорюсь.
[…]
1926