" Париж"

И я к тебе пришел, о город многоликий, 

К просторам площадей, в открытые дворцы; 

Я полюбил твой шум, все уличные крики: 

Напев газетчиков, бичи и бубенцы; 

Я полюбил твой мир, как сон, многообразный 

И вечно дышащий, мучительно-живой... 

Твоя стихия - жизнь, лишь в ней твои соблазны, 

Ты на меня дохнул - и я навеки твой. 

Порой казался мне ты беспощадно старым, 

Но чаще ликовал, как резвое дитя. 

В вечерний, тихий час по меркнущим бульварам 

Меж окон блещущих людской поток катя. 

Сверкали фонари, окутанные пряжей 

Каштанов царственных; бросали свой призыв 

Огни ночных реклам; летели экипажи, 

И рос, и бурно рос глухой, людской прилив. 

И эти тысячи и тысячи прохожих 

Я сознавал волной, текущей в новый век. 

И жадно я следил теченье вольных рек, 

Сам - капелька на дне в их каменистых ложах, 

А ты стоял во мгле - могучим, как судьба, 

Колоссом, давящим бесчисленные рати... 

Но не скудел пеан моих безумных братии, 

И Города с Людьми не падала борьба... 

Когда же, утомлен виденьями и светом, 

Искал приюта я - меня манил собор, 

Давно прославленный торжественным поэтом... 

Как сладко здесь мечтал мой воспаленный взор, 

Как были сладки мне узорчатые стекла, 

Розетки в вышине - сплетенья звезд и лиц. 

За ними суета невольно гасла, блекла, 

Пред вечностью душа распростиралась ниц... 

Забыв напев псалмов и тихий стон органа, 

Я видел только свет, святой калейдоскоп, 

Лишь краски и цвета сияли из тумана... 

Была иль будет жизнь? и колыбель? и гроб? 

И начинал мираж вращаться вкруг, сменяя 

Все краски радуги, все отблески огней. 

И краски были мир. В глубоких безднах рая 

Не эти ль образы, века, не утомляя, 

Ласкают взор ликующих теней? 

А там, за Сеной, был еще приют священный. 

Кругообразный храм и в бездне саркофаг, 

Где, отделен от всех, спит император пленный, - 

Суровый наш пророк и роковой наш враг! 

Сквозь окна льется свет, то золотой, то синий, 

Неяркий, слабый свет, таинственный, как мгла. 

Прозрачным знаменем дрожит он над святыней, 

Сливаясь с веяньем орлиного крыла! 

Чем дольше здесь стоишь, тем все кругом безгласней, 

Но в жуткой тишине растет беззвучный гром, 

И оживает все, что было детской басней, 

И с невозможностью стоишь к лицу лицом! 

Он веком властвовал, как парусом матросы, 

Он миллионам душ указывал их смерть; 

И сжали вдруг его стеной тюрьмы утесы, 

Как кровля, налегла расплавленная твердь. 

Заснул он во дворце - и взор открыл в темнице, 

И умер, не поняв, прошел ли страшный сон... 

Иль он не миновал? ты грезишь, что в гробнице? 

И вдруг войдешь сюда - с жезлом и в багрянице, - 

И пред тобой падем мы ниц, Наполеон! 

И эти крайности! - все буйство жизни нашей, 

Средневековый мир, величье страшных дней, - 

Париж, ты съединил в своей священной чаше, 

Готовя страшный яд из цесен и идей! 

Ты человечества - Мальстрем. Напрасно люди 

Мечтают от твоих влияний ускользнуть! 

Ты должен все смешать в чудовищном сосуде. 

Блестит его резьба, незримо тает муть. 

Ты властно всех берешь в зубчатые колеса, 

И мелешь души всех, и веешь легкий прах. 

А слезы вечности кропят его, как росы... 

И ты стоишь, Париж, как мельница, в веках! 

В тебе возможности, в тебе есть дух движенья, 

Ты вольно окрылен, и вольных крыльев тень 

Ложится и теперь на наши поколенья, 

И стать великим днем здесь может каждый день. 

Плотины баррикад вонзал ты смело в стены, 

И замыкал поток мятущихся времен, 

И раздроблял его в красивых брызгах пены. 

Он дальше убегал, разбит, преображен. 

Вторгались варвары в твой сжатый круг, крушили 

Заветные углы твоих святых дворцов, 

Но был не властен меч над тайной вечной были: 

Как феникс, ты взлетал из дыма, жив и нов. 

Париж не весь в домах, и в том иль в этом лике: 

Он часть истории, идея, сказка, бред. 

Свое бессмертие ты понял, о великий, 

И бреду твоему исчезновенья - нет! 

1903