" ***"

Всё утро в поисках, в пещерах, под землей, 

В гробницах, в цирках!.. Ну, пусть труд свершают свой 

Сопутники мои - этрурский антикварий 

И немец, кропотун в разборе всякой стари! 

Довольствуюся я, как славянин прямой, 

Идеей общею в науке Винкельмана. 

Какое дело мне до точности годов, 

До верности имен! Голодный, я готов 

Хоть к черту отослать Метелла и Траяна... 

И жар невыносим! Вся выжжена земля! 

Зеленых ящериц пугливая семья 

Под листья прячется, шумя плющом руины; 

Далекий горизонт в серебряной пыли... 

А! вот под аркою старинною в тени 

Домишко, слепленный из тростника и глины! 

Прощайте! Ну, мой конь! вот берег! берег! в путь! 

Ведь в этой хижине живет какой-нибудь 

Потомок Ромула, Помпея иль Нерона! 

Стучусь: "Э-ге! кто там! Signor padron! padrona!.."1 

О Рим, о чудный край! Всё кажется здесь сном! 

Передо мной стоит, с широкими косами, 

Хозяйка стройная, с блестящими очами, 

Со смугло-палевым классическим лицом 

И южной грацией движений и улыбок... 

А как роскошный стан изваян! как он гибок!.. 

Я с жадностью следил, как ставила она 

Передо мною сыр с фиаскою вина... 

"Вы замужем?" - "Мой муж уехал в город". - "Долго 

Пробудет?" - "Дня два, три..." Тут говорил я ей 

О мнимой святости супружеского долга, 

Что вообще любить не надобно мужей, 

А сердцу выбор дать. Она сперва молчала 

Иль с миной набожной серьезно отвечала: 

"Так бог велит". Потом, вдруг пальчик свой прижав 

К устам и глазками на угол указав, 

Шепнула: "Завтра". Я взглянул на угол темный 

И вижу: капюшон спустивши, тихо, скромно, 

Храня смирения и умиленья вид, 

Молитву набожно свершает иезуит. 

1845